Странно, по теории Дарвина, люди произошли от обезьян, но почему же тогда остальные обезьяны, живущие на планете, не особо спешат, глядя на нас, эволюционировать, примитивно довольствуясь самым жизненно необходимым? А вообще, если хорошенько поразмыслить, много ли надо каждому из нас? Получается, не много – поесть, попить; чтобы было во что одеться да крыша над головой. Но вот тут-то, наверное, и кроется вся суть нашего грехопадения, потому как все мы между собой устроили соревнование: побольше да получше поесть, попить; дом побогаче и всё остальное чтобы блистало излишеством, финишем которому будет та самая яма, в которую скатимся поголовно, созерцая великолепие тех самых водородных бомб. Если всё, проанализировав, сопоставить, то само собой выходит, что современные обезьяны далеко не дураки: не обременяя себя всеми этими излишествами, они просто, радуясь, живут, насмехаясь над нами, в полнейшей гармонии с природой.

– Странно, – повернувшись на правый бок и поправив скомканную подушку, продолжал мыслить Шереметьев. – Если, как проповедуют священнослужители всех вероисповеданий, есть Бог, то почему ему не показаться и не направить человечество на путь истинный? Или действительно, как сказала моя бабка, мы для него стали столь отвратительны, что он давно перестал обращать на нас внимание. И живём мы на Земле как микроб, скоро всё перероем, перепилим, в реках и озёрах одни гадюки с крокодилами будут плавать, а в океанах и морях вместо рыбы – пластиковые бутылки. Странно и даже несколько возмутительно! – повернувшись на левый бок и отогнав надоедливого комара, мысленно прокричал самому себе Владислав. – На краю села построенную маршрутную остановку повредили так, что она стала наполовину непригодна. Уму непостижимо, кто это мог сотворить. Ведь этих людей считать здравомыслящими попросту нельзя. Разбив стёкла, разломав скамейки, они даже не подумали, что в непогоду под ветром и дождём здесь будут находиться их же родители, бабушки и дедушки.

Глубоко вздохнув, приподнявшись и устремив взгляд на Полярную звезду, Владислав продолжил ход своих мыслей:

– Тьфу, действительно, смотреть отвратительно, сами же себе роем ту яму – всем классом, и я не лучше остальных. Папа, купи мне то, мама, подай вон то! Семь классов закончил – и ни по одному предмету отличного результата. Как буду в дальнейшем жить, какую профессию одолевать, неизвестно. А поесть, попить, всё остальное – чтобы тоже не хуже, чем у остальных. Странно, пока жив-здоров, вроде всем нужен, состарился, заболел – никому не нужен, в дом престарелых, как бабу Валю, которая вырастила четверых детей. Конечно, эта яма, расширяясь, будет углубляться. Вот тебе сразу четверо, а по всему белу свету сколько ещё таких возле своих мам подрастает…

– Да-а-а… – приняв вновь горизонтальное положение и скрестив руки на груди, Владислав проговорил. – Вот так взять да умереть под этим звёздным небом. Хорошо-то как, прямо душа радуется этому пространству, и не надо тебе абсолютно ничего со всем этим блистающим излишеством, и пусть всё катится само собой со всеми чертями в эту яму, если ещё осталось, куда катиться.

Прикрывая и раскрывая отяжелевшие ресницы, Владислав Шереметьев засыпал, проваливаясь в некий туман. Там он умудрился поймать падающую звезду и, вскарабкавшись на неё, как ни странно, увидел весь свой класс с лопатами. Смеясь и подзадоривая друг друга, они полетели на этой звезде в недалёкую даль – закапывать ту самую большую яму.

Подземный гул московского метрополитена к концу рабочей смены, слегка покалывая в висках Ярослава Вениаминовича Веденеева, настолько его утомил, что, раздражённо глядя на всё окружающее, он подумал: «Словно в большом муравейнике, все куда-то спешат, обязательно что-то тащат. Кто? Откуда? Куда? Попробуй разберись, угадай, кто хороший, кто плохой, что несёт, куда несёт. Взять огромную палку да ковырнуть весь этот муравейник…» И он, представив себя большим великаном, ковыряющим стальной арматурой метро, отойдя в сторону, сморщившись в лице, прислонился к стене. Небольшое покалывание, резко сменившись, словно железным обручем сдавило лобовую часть головы, затем медленно отпустило.