Смолл, услышав голос Артура, демонстративно хлопнул люком, ведущим из чердака на крышу. Он зря надеялся, что у отца есть хотя бы толика совести, которая подскажет ему, что сегодня не стоит цепляться к Смоллу.

– Ты меня не слышал? ― Раздались гулкие шаги по лестнице, скрипнул люк, и показалась голова Артура. Морщинистый лоб, горбатый нос и широко посаженые глаза под кустистыми бровями. ― Лезь в дом! Сейчас же!

– А то что? ― огрызнулся Смолл. ― Снова стащишь у меня деньги?

– В дом! ― повторил отец. ― Не заставляй меня применять силу. Если вымахал, думаешь, не надеру тебе зад? Видно давно ты не получал подзатыльники…

– Как и ты!

– Что ты сказал? ― прогремел Артур. Из люка выглянули широкие плечи, затем торс. ― А ну повтори!

– Ты давно…

– Эй, вы там! ― закричала Марта. ― Чего разорались с утра? А ну слезли с крыши! Оба! Еще один крик услышу, и завтракать будете разговорами, а вместо обеда займетесь уборкой. Ясно?

Смолл скрипнул зубами. Частичка его желала, чтобы отец поднялся на крышу, чтобы попытался схватить или даже толкнуть его. Тогда он будет защищаться. Вряд ли у Смолла получиться одолеть Артура, но шанс, оставить на наглом лице пару лиловых поцелуев, искушал.

– Ты слышал мать. ― Отец пожал плечами.

Смолл дождался, как спуститься отец, и слез сам.

За завтраком все молчали. Ни привычных шуток от Артура. Ни безумных идей от Смолла. Ничего. Смолл ковырял ложкой в тарелке, суп из лапок секача никогда не вызывал у него большего отвращения. Артур ел, как в последний раз, ― разжевывал хрящи, обгладывал кости, залпом выпивал бульон. Марта не переставала удивляться:

– Ты точно в порядке? Уже третья тарелка!

– Мужчины должны есть много, меня этому еще отец учил.

– Отчего же ты раньше так много не ел?

– М-мм, вкуснотища, ― почавкал Артур, уклоняясь от ответа. ― Можешь подложить мне еще кусочек лапки?

Марта рассмеялась.

– Этот будет последний.

Семейная традиция ― не вставать из-за стола раньше главы семьи ― прилично раздражала Смолла. Почему он должен смотреть на то, как чавкает отец? Что за дурость? Больше того он видел, как Артур тянет время, наверняка нарочно, чтобы позлить его. И мать этого не замечала. Снова. Смолл стянул из жестяной миски в центре стола несколько острых корешков и затолкал в рот.

«Пусть огонь съестной сожжет гнев», ― подумал он.

– Смолл, что ты делаешь? ― испугалась Марта. ― Нельзя же их есть просто так, на пустой живот.

Глаза у Смолла заслезились, его передернуло. Красный, как крупный прыщ у него на шее, Смолл прильнул к протянутому матерью стакану с водой. Пламя во рту потушила сладковатая прохлада. Он прокашлялся, поглядел на медленно покусывающего лапку секача отца и понял, что гнев никуда не делся.

Артур доел, вытер рубахой жир с уголков рта и, не замечая недовольного выражения лица Марты, заговорил:

– Отныне, ты, ― он показал пальцем на сына, ― будешь возвращаться домой до первого рога. Ясно?

– Нет, ― горячо возразил Смолл. ― Мне далеко за двенадцать…

– Но ведешь ты себя, как ребенок!

– Дорогой… ― вмешалась Марта.

– Не перебивай меня! ― бросил он жене. ― Смолл, твоя вчерашняя выходка могла стоить нам жизней!

Смолл вскинул брови.

– Какая именно? Та, что я потребовал у тебя пятьдесят монет, которые ты стащил у меня, и купил себе сапоги? ― На мгновение у Смолла промелькнула мысль, что отец уже знает о его работе могильщиком, но он тут же загнал ее куда подальше. Если бы Артур знал и об этом, был бы скандал.

– Нет, ты вернулся слишком поздно.

– Так сапоги это не подарок шорника? ― нахмурилась Марта.

– Да и что в этом такого? ― не понял Смолл. ― Поздно и поздно.