– Ганс, ― позвал Смолл.

– А, передумал?

– Ты серьезно считаешь, что Фондория выдуманная страна? ― Смолл обошел всю «Черную могилу», опрашивая постояльцев. Все как один округляли глаза и прыскали от смеха, называя его тронутым.

– Не считаю, а знаю. Там внизу, ― Ганс покачнулся и пальцем показал себе за спину, ― там внизу сплошной туман. Один черт знает, как далеко он тянется. Да что я тебе говорю, ты и сам все видел! Там нет людей. Та земля принадлежит туманным. Не нам! Им! Наше же место здесь, черт возьми! Если ты действительно родом с этой Фондории… скажи, где она? Где эта Фондория, черт бы тебя подрал!? ― Из его рта полетела слюна. Он покраснел, и непонятно было от чего больше: от хмеля или от злости? На лбу выступили вены. ― Почему дети должны умирать с голоду, а девушки торговать своим телом?! Скажи мне, а? Почему мы должны каждые два дня рисковать своими шкурами? Ведь Фондория существует, да? Парень, если ты еще хоть раз спросишь меня о чем-то подобном… Клянусь, я выколю тебе глаза и пинком под зад отправлю тебя прямиком с плато в туман! И полетишь ты в свою долбанную Фондорию, понял?

Ганс, пошатываясь, направился верх по лестнице. Смолл молча смотрел ему вслед. Молоденькая девушка с фигуркой в виде песочных часов встала на пути у Ганса, игриво улыбаясь. Он грубо отодвинул ее рукой в сторону и прошел мимо.

Смолл чувствовал, что Ганс сказал правду, но это только все усложняло. Если Фондория выдуманная страна, то где он провел предыдущие восемнадцать лет?

Подняв голову к потолку, в красных пятнах от вина, Смолл спросил:

– Быть может, это сон?

Стены промолчали, а лестница отозвалась протяжным скрипом. В этом переполненном запахами алкоголя и пота месте, Смоллу показалось, что лестница над ним насмехается.

Стены родного замка отталкивали взгляд Флоры не хуже жалких настилов в повозке Маньерто. Все казалось таким холодным и чужим. А ведь еще перо назад, до поездки к Винсенту, Флора беспечно летала по тускло освещенным коридорам, задирала стражников и без стука вваливалась в покои отца. Отец сердился, но не долго. Он вообще не умел долго сердиться. Тем более на Флору. Она всегда говорила ему, что он самый добрый.

– Дочка, ― отвечал Грегори. ― Я так добр только по отношению к тебе.

Король Грегори не любил похвалу. Ходили слухи, что однажды он приказал отрезать язык мужику, сказавшему, что король ― честнейший из видимых им людей. Флора этому не верила. Про ее отца ходило много слухов ― одни отвратительнее других, ― но такова уж участь королей.

Коридор по периметру огибал весь замок. Принцесса шагала по выложенному мраморной плиткой полу и неохотно рассматривала знакомые узорчатые барельефы на серых каменных стенах. Виноградные лозы, цветы, вихри, геометрические фигуры. Разнообразие барельефов нарушал узор, напоминающий череду прописных галочек. Он, скучный и невзрачный, повторялся каждые восемь шагов и сейчас как никогда раздражал Флору. Раньше она представляла, что это стая птиц, парящих высоко-высоко, но теперь видела лишь стрелки, навязчиво тыкающие в землю и словно указывающие Флоре на то, где она бросила Смолла.

Флора свернула влево, прошла под сводчатым потолком и услышала шаги. Ровное постукивание подошв туфлей по мрамору. Цок-цок-цок!

– Диана! ― воскликнула Флора прежде, чем из-за угла показалась ее старшая сестра, и развела руки для объятий. ― Боже, я так соскучилась…

– Это правда, что Фиталл сделал тебе предложение? ― резко спросила Диана.

Руки Флоры повисли вдоль тела.

– Правда.

Едва Флора приняла горячую ванну, к ней заявился знатный Лорд Фиталл с предложением руки, сердца и приличного наследства. Ему было чуть больше тридцати. Высокий, широкоплечий, с небольшим пивным животиком, ― видный кавалер. Много молодых девушек строили ему глазки, но он выбрал Флору.