– Смолл, ты как? ― тут же спросила принцесса.

– Говорить неудобно, но жить буду. ― Он посмотрел на Флору, привязанную к стулу слева, и улыбнулся. ― Ты милая, когда волнуешься.

– Нашел время для комплиментов. Что делать будем?

– Не знаю…

– Я думаю, у меня скоро получится избавиться от веревки, ― сказала Флора. ― Теперь, кажется, я знаю, для чего нужны длинные ногти.

Парень тихо хохотнул. Они привязаны к стульям в подземном никому неизвестном бункере в пасте дьявола, но принцесса находит повод для шутки. Принцесса, привыкшая к удобству и защищенности, принцесса, которая по идеи должна кричать, вопить и жаловаться.

– Ты удивительная, ― вырвалось у него.

– Тебе, видимо, сильно по голове досталось…

– Да не… это тоже конечно, но не только, ― Смолл прокашлялся. Перед глазом по-прежнему время от времени двоилось. ― Ты очень смелая.

– Смеешься? ― горько спросила Флора, изо всех сил пытавшаяся разобраться с веревкой. Она чувствовала себя никчемной. ― Я убежала… оставила на тебя того хищника. А до этого был еще дымчатый змей… он чуть не налетел на тебя, когда ты спасал меня. В одиночку ты наверняка сумел бы убежать и от хищника. И тогда тебе не пришлось бы терпеть все эти побои… Я обуза. Я тяну тебя вниз.

На щеках принцессы заблестели слезы.

– Ты тянешь меня вниз? Отчасти, ты права. Ведь благодаря тебе я наконец-то покинул цветок, спустился так сказать вниз. Ха-ха. ― Он хмыкнул. ― Но это стало вторым по грандиозности событием в моей жизни после рождения. Говоришь, что ты обуза ― да без тебя я был бы уже на том свете! В домике той жуткой старухи, когда громила начал душить меня, я был готов сдаться, умереть. Но ты, подобно утреннему лучику света, разогнала тьму перед моими глазами. Ты спасла мне жизнь, Флора. Нет. Даже больше! Помогла мне вернуть веру в себя! Так что не смей называть себя обузой! Поняла?

По телу принцессы пробежали приятные мурашки. Ей вдруг захотелось обнять Смолла, крепко-крепко, и не отпускать.

– Поняла, ― отозвалась она.

У Смолла резко закружилась голова, словно он сидел не на стуле в бункере, а дрейфовал на хлюпком ботике посреди моря и попал в водоворот. Картина перед видящим глазом начала рябеть.

– Обещаю, ― просипел он. ― Мы выберемся отсюда.

Еще до того, как принцесса успела сказать что-то в ответ, стул накренился вправо, и Смолл с грохотом упал на пол. Флора закричала, зовя Диего. Ей почудилось, что Смолл при падении свернул себе шею.

Смолла разбудили тряска, приглушенный вопль, кашель и стук копыт. Он со связанными за спиной руками лежал на сыром дне переполненной грязными людьми крытой повозки. Тут были старики, женщины и дети ― все худущие. У ребенка с перевязанной головой совсем не было жира: открытые ребра, впалые щеки и тонкие, как веточки кустарника в Черной Лощине, руки. На его фоне даже костлявые старики выглядели крупными. Две молодые девушки в разорванных платьях тихо плакали, а дамы постарше всячески их успокаивали.

– Потом станет проще, ― говорили они. ― Вы главное будьте покладистыми.

Смолл приподнялся и сел. Правый глаз снова стал видеть, заметно спала опухлость лица, но в висках по-прежнему пульсировала боль. Во рту пересохло, и он огляделся в поисках бурдюка с водой.

Повозка подскочила, Смолл подлетел и неприятно плюхнулся на копчик.

– Смотрите, крепыш очнулся, ― послышалось справа.

Смолл обернулся. Медленно. Словно его шея была свинцовой.

– Где я? ― спросил он и сморщился: слова необструганной дощечкой царапали горло.

– Где-где ― повозке! ― последовал ответ.

Смолл раздраженно скрипнул зубами, подавил желание закричать.