– На силу отыскал их, – пояснил Михаил Петрович. – Насколько я знаю, другой пары не было и нет. Хорошо, что вы все-таки сумели удержать его безумие под контролем!

Хранительница вырвалась и выскочила из палаты. Вера остановилась в туалете перед раковиной.

Ломка была такой реальной, словно Вера ощущала ее сама. Кто в здравом уме станет так издеваться над живым человеком? Она склонилась над раковиной, пустила холодную воду и с яростью несколько раз плеснула ей себе в лицо. "Интересно, насколько страшна ее собственная история?" – подумала Вера, растирая щеки.

Михаил Петрович не спешил узнать как у нее дела, и хранительница испугалась, что с Иннокентием что-то не то. Вера вернулась обратно и увидела, что психиатр свернулся на полу, притянув руками ноги к груди. Иннокентий выглядел так словно переживал приступ сильной боли.

Патологоанатом сидел рядом.

– Что вы там видели, Вера? – заговорил Михаил Петрович.

– Лилю… – Вера поперхнулась. – Его жену…

– Это очень плохо, Верочка, – нахмурился патологоанатом. – Теперь мы Иннокентия надолго потеряем.

Вера отпрянула и нечаянно задела ногой свободную кушетку. Мебель громко сдвинулась с места.

– Он не покинет нас в физическом смысле, – взглянул на нее профессор. – Иннокентий очень тяжело переживает столкновение со своим прошлым. Вы, быть может, слышали, что его сюда приняла прошлая Вера? Она превратила его душевную боль в физическую. Потому, что ее проще заглушить. Именно это с ним сейчас и творится!

– Черт! – Вера прижала руку ко рту.

– Насколько я понял, вас заинтриговали его тайны, – сказал профессор. – В некоторых вещах любопытство, ей богу, ни к чему! Теперь понадобится много обезболивающего и, пожалуй, снотворное.

Вера рванулась было, но патологоанатом остановил ее жестом.

– Лекарства я введу сам. Подготовьте свободную койку.

Михаил Петрович и Вера уложили психиатра в одиночной палате для инфекционных больных. Тем временем на шум сбежались проснувшиеся медсестры.

Путешествие в память Иннокентия заняло не больше пятнадцати минут. Хранители просто смотрели в глаза друг другу все то время пока патологоанатом добежал до реанимации и отыскал очки. Все прочие все это время спали.

Михаил Петрович и сейчас приказал им идти по кроватям. Патологоанатом уложил Иннокентия, Вера тем временем принесла все необходимое для лечения, засучила психиатру рукав и ужаснулась. Предплечье было изрезано шрамами, она попробовала другую руку – то же самое. Вены ему похоже зашили.

Михаил Петрович взглянул на Веру с осуждением. Словно она и сама должна была понимать. Вера перевела дыхание, стараясь совладать со стучавшим в висках пульсом.

Патологоанатом тем временем стянул с ноги больного ботинок, снял носок, обработал кожу и с легкостью установил катетер в вену ступни. Вскоре Иннокентий уже получил лекарство, его поза стала более расслабленной. Через пять минут его пульс уже не частил.

Михаил Петрович строго взглянул на Веру.

– Оставайся с ним. А я в обход, – сказал он хранительнице. – Больница ведь теперь осталась на произвол судьбы.

Вера кивнула. Она чувствовала себя нашкодившей девчонкой. Всем было очевидно ее противостояние с психиатром, происходившее из безотчетной симпатии. Уютный больничный мирок хранителей десятилетиями вращался по незыблемым правилам, защищавшим их всех от боли воспоминаний и жестокости жизни. "Но ведь если не рисковать, ничего не изменится", – могла бы сказать Вера, но знала, что ей ответят: некоторым перемены не нужны.

Хранительница сходила в ординаторскую за стулом и уселась на свой личный пост около психиатра. В любой момент ее внимания мог потребовать кто-то из пациентов отделения, и Вера мучительно вглядывалась в лицо Иннокентия, как ей понять, когда ему хоть немного полегчает, и можно будет отойти, не рискуя его благополучием? И что делать, если станет хуже?