С самых первых дней основания Инквизиции исключительной формой возбуждения дела стал розыск. Обычно ход инквизиционного процесса был следующий. Инквизитору указывали на отдельное лицо как на подозреваемое в ереси, или его имя называл какой-либо задержанный в своих признаниях; приступали к негласному расследованию и собирали все возможные свидетельства на его счет; затем его тайно требовали явиться в суд в назначенное время и брали с него поручительство; если казалось, что он намеревается бежать, его арестовывали и держали под арестом до дня явки на суд. По закону вызов в суд должен был повториться до трех раз, но это правило не соблюдалось. Когда преследование было основано на народной молве, то в качестве свидетелей вызывали первых попавшихся лиц, и когда количество догадок и пустых слухов, подтвержденных этими свидетелями, боявшимися навлечь на себя обвинение в сочувствии к ереси, казалось достаточным для возбуждения мотивированного дела, то подозреваемого требовали в суд. Таким образом, обвиняемого осуждали заранее; на него смотрели как на виновного уже по одному тому, что его вызывали на суд. Отсутствие заподозренного в суде считалось неявкой и только увеличивало заранее предполагаемую виновность новым и непростительным прегрешением; кроме того, на практике неявка считалась равной сознанию. Отсутствие обвиняемого благочестиво замещалось «присутствием Бога и Евангелия» в тот момент, когда читался приговор.

Единственным средством спастись для лица, вызванного в суд, было признать все собранные против него обвинения, отречься от ереси, раскаяться в своем преступлении и согласиться на всякую епитимию, которую могли бы на него наложить^>13. Если же при наличии свидетельств против подозреваемого он упорно отрицал свою виновность, отказывался признаться в ереси и настаивал на своей верности католичеству, то он становился нераскаянным, закоренелым еретиком, к которому не могло быть применено духовное наказание; его передавали светской власти для сожжения на костре.

Таким образом, по делам, рассматриваемым судом Инквизиции, требовалось сознание обвиняемого как единственно возможный способ спасения души, получения прощения и сохранения жизни. Кроме того, обязательным условием чистосердечного раскаяния было требование выдать всех известных обвиняемому еретиков и всех, подозреваемых им в ереси; отказ выдать своих друзей и близких считался доказательством того, что человек не раскаялся, и в этом случае он подлежал передаче светской власти, т. е. палачу. Другим фактором, определяющим столь важное значение сознания обвиняемого в суде Инквизиции, было самолюбие инквизитора, требующее, чтобы ни один еретик «к великому вреду веры» не ускользнул от заслуженного наказания по принципу: лучше принести в жертву сто невиновных, чем упустить одного виновного.

Вышеуказанные обстоятельства, определяющие ценность сознания обвиняемого, привели к тому, что вымогательство признаний стало центром судебной процедуры. Сознания добивались посредством допросов, «составлявших особого рода тонкое искусство, состоявшее, по большей части, в умении расставлять сети обвиняемым, ставить их в тупик и в противоречия с самим собой». Другим весьма действенным приемом добиться сознания была медленная пытка бесконечными отсрочками разбора дела. Арестованный, который отказывался признаваться или признания которого казались неполными, отсылался в свою камеру «для размышлений» в уединении и в темноте. После многих недель или месяцев наступал наконец день, когда заключенный просил выслушать его снова; если ответы были опять неудовлетворительными, его снова запирали, и он мог, таким образом, целые годы и даже десятки лет терпеть предварительное заключение. Если только смерть не освобождала его, он почти всегда сознавался. В тех случаях, когда хотели ускорить получение результата, положение узника ухудшали настолько, что оно становилось невыносимым. Прекрасным средством добиться признания считалось содержание узника на цепи, полумертвого от голода, в яме без воздуха.