Но стоило ли мне верить подруге, которая была аристократкой, которая была дочерью Прокурора, которая сама завязала дружбу первой, что ставило ее под подозрение, подруге, которая постоянно критиковала мою любовь поесть, и которая, судя по всему, не отличалась большим умом?

– Мой отец мне дорог, – честно сказала я.

Персефона завязала узелок на изнанке вышивки и серьезно кивнула. Серьезное выражение вовсе не шло ее лицу, но я ни разу не видела, чтобы она улыбалась.

– Ты поедешь в Академию? – я попыталась перевести разговор на нейтральную тему.

– Да, поеду. Буду делать вид, что учусь, – сказала она. – Я не могу не поехать.

– Почему?

Персик замялась. Она нервно принялась теребить край ткани пальцами, а потом отложила вышивку в сторону, покрутилась на месте, и вовсе засунула все свои швейные принадлежности обратно в изящную сумку, обшитую бисером.

– Потому что Вельзевул, – сказала она.

– Что Вельзевул?

Имя было знакомым, и я подумала о том Вельзевуле, которого видела по экрану телевизора и на фотках в сети. О Вельзевуле, который был младшим из сыновей-близнецов Миледи, и от старшего брата отличался только прической, да цветом огня в глазах, и тем, что его не звали «принц в кедах». О Вельзевуле, который был наследником, и без сомнения, носил в своем титуле «маркиз Каменной крови из рода Горгоны».

– Почему я должна тебе рассказывать? – застонала Персефона, откидываясь назад и запрокидывая голову. – И почему я думаю, что должна тебе рассказать?

– Потому что мы друзья, Персик, – спокойно ответила я. – У тебя раньше друзей не было?

– Раньше по моим друзьям птица Рах прилетела, – она выправила волосы, и хвост красивой шелковой лентой повис в воздухе. – И я не собиралась дружить с какой-то там полукровкой.

Я ощутила приступ злости, но подавила его. Бессмысленно на нее обижаться. Она прямая, пожалуй, слишком прямая для девушки, дожившей в Загранье до ее лет, но это даже хорошо. Тот, кто мыслит прямо и говорит, что думает, обмануть не может. Быть может за эту ее прямоту я ей и поверила. А не за причесанные волосы, перешитую одежду и разговоры о пустом.

– Лорд тьмы Вельзевул, нулевой герцог Престола, маркиз Каменной крови, из рода Горгон, – четко проговорила она. – В нем проблема.

– Ты во что-то влипла? – я повернулась к ней всем телом, подгибая одну ногу под себя и ставя локоть на спину скамьи.

«Принц из правящей династии», – мысленно простонала я. Не нравилось мне это.

– Можно и так сказать, – она села прямо, поворачиваясь ко мне, и чинно складывая руки на коленях. – Я должна радоваться, наверное, но не радуюсь. И Левиафан мне нравился больше.

Она не стала продолжать, уходя от разговора в манере Персефоны – раскрывая сумочку и принимаясь поправлять макияж. Обведя губы помадой, она бросила искоса на меня взгляд, но я не стала заставлять ее говорить дальше. Слишком уж много боли я причинила ей за этот разговор. Не стоит лезть дальше ей в душу, и уж тем более щипцами у нее вытаскивать, что у нее там за любовный треугольник с сыновьями Миледи.

– Тогда учиться будем вместе, – я подперла голову рукой. – Что вообще изучают в Академии?

У нее расслабилось лицо, стоило ей понять, что продолжения разговоре о Вельзевуле не будет. Сердце мое тревожно пропустило пару гулких ударов, в голову полезли предположения. Чему она должна радоваться, но не радуется? Он ее как-то обидел? Принуждает к чему-то? Или что-то, о чем я даже думать боюсь?

– Дэвологию, – Персефона убрала косметичку в сумку, достала бутылку воды и принялась пить, к моему удивлению, не оставляя на горлышке следов губной помады. – Это про анатомию и строение дэвов, ну, и про магические потоки тоже. Еще историю. Во Дворце шептались, что историк так просто бомбический! Некромагию, ну, это понятно. Темные искусства, конечно, чтобы управляться с магией. Иллюзии еще, – она уже начинала выглядеть расслабленной и слегка раздраженной, что для Персефоны значило, что она в порядке. – А, языки еще. Но на языки я тоже не хочу ходить. Мне эти языки еще дома осточертели, талдычишь и талдычишь одно и тоже.