Гелла сжалась, но даже не от боли, а от омерзения внутри. На секунду она подумала, что чокнулась, с ней занимался любовью её любимый мужчина, который вот-вот должен был разбогатеть на одном из самых знаковых событий, что произошли в Империи за последнюю тысячу лет. Но вместо восторга и возбуждения Гелла испытала такое презрение к людям, что даже не задумывались о чужом горе, к Брайану, которому была безразлична чужая боль, но самое главное, Гелла тихо рыдала, уткнувшись лицом в подушку, от отвращения к себе, которая до этого дня жила, будто бы отгородившись от внешнего мира стеной иллюзий, оберегавших её от настоящего кошмара и правды.

41. – Правда у каждого своя, хотя кто я такой, чтобы судить об этом? – пожал плечами Арчибальд.

– Похоже, сериал всё же был не такой уж и комедией, как могло показаться, – грустно улыбнулась Гелла.

– Это ещё как посмотреть, – задумался её друг. – Жизнь – как монета с двумя сторонами, с одной – трагедия, с другой – комедия. Можно бесконечно много подбрасывать её вверх, и каждый раз будет выпадать своя доля…

– Случайно?– уточнила Гелла.

– Выпадать-то? Считай, что так, хотя случайность и закономерность – это две стороны совсем другой монеты, которую так же можно подбросить и получить совершенно неожиданный результат.

– Я ожидала услышать от тебя нечто подобное.

– Надеюсь, это тебя не сильно обидело?

– Нисколько. Ты лучше продолжай.

– А, да! Так вот, с одной стороны трагедия, а с другой – комедия, но монета-шоу под названием жизнь в любом состоянии остаётся всё той же, как на неё ни посмотришь.

– Только для человека монета эта нереальна, – парировала Гелла, – он может жить лишь с одной стороны, а не на ребре и уж тем более не вне этой волшебной валюты вселенной.

– Всё потому, что человек так же эфемерен, как эта гравировка по обеим сторонам. Поэтому и реагирует ум на проявления, а не на корень так сказать этой дуальной проблематики.

– Словами всё равно неважно у тебя получается объяснять.

– Безусловно, слова путают. Самое честное и ясное рождается внутри, – Арчи указал на левую часть груди Геллы, – в зависимости от реакции на ту или иную ситуацию.

Гелла прошла рукой сквозь поверхность своего тела и сжала своё собственное сердце.

– Это так глупо, – улыбнулась она, – моего тела не существует, и я всё равно притворяюсь, что я человек.

– Почему же притворяешься?

– А как это ещё назвать?

– Ты играешь роль Геллы, притом очень честно и от всего сердца. А притворяются существа обычно неискренне, и это уже чистой воды профанация и фиглярство. А на такой спектакль я бы никогда не купил бы билета!

– Может быть у тебя дурной вкус? – решила подколоть его Гелла.

– Возможно. Но пока мне нравится представление, я буду считать, что у меня он хороший. Как наскучит – сразу же отрекусь от этого прошлого и придумаю отмазку поудачнее, зачем потратил столько времени впустую.

– Спасибо за честность.

– Себе скажи спасибо, – подмигнул ей Арчибальд.

42. Гелла зажмурила глаза и перенеслась на десяток лет в прошлое – в день своей первой внутренней «инициации». Вибрирующее облако информации, которым она являлась, обретало плотность и превратилось в молодую, жаждущую новых впечатлений девчушку, летящую сквозь пространство и время к ощущению восторга и нескончаемого счастья, которое обещал ей рассвет. Ориентирами к этой цели служили возникающие по мере её движения здания по левую и правую сторону и дорога под ногами, развёртывающаяся под двумя колесами бесконечности велосипеда, который оседлала путешественница, гоняющаяся наперегонки сама с собой. Эта вторая «Я», как отметила про себя Гелла, превратилась в Брайана, и вместе с ним она то сходилась, то разъезжалась в стороны, оставляя за собой два следа от шин, которые, переплетаясь друг с другом, образовывали спираль биологической идентичности, создавшей тела двоих вечных спутников. Впереди виднелся трамплин, на который Гелла, перекинувшись взглядом со своим двойником, устремилась с таким неистовством, будто бы от этого зависела вся жизнь во вселенной. Вновь разъехавшись, двое влюблённых резко бросились к трамплину и со скоростью, превышающей световую, столкнулись прямо на нём, однако, вместо взрыва, который должен был немедленно последовать после столкновения таких мощных энергий, случилось нечто поистине чудесное. Их тела на мгновение, растянувшееся в вечность, соединились и объединили все миллиарды лет эволюции жизни в один неистовый миг, который стёр все, что было и что только должно было прийти в ослепительной вспышке небесной звезды, ознаменовавшей рождение мира и новый рассвет. Тут же их сущность вновь расщепилась, и два велосипедиста, высоко подпрыгнув, устремились в прыжке через начавшийся под ними песчаный пляж к морю, манившему обоих своими волнами. В полёте оба успели обменяться телами и посмотреть на мир с двух перспектив. И в том, и в другом случае падение было не чем-то хаотичным, а математически выверенным, по траектории, которая была спланирована, когда первые звёзды зажглись в небесах, то есть целое мгновение назад. И за такой маленький промежуток времени мир уже успел обрасти невообразимым количеством ответвлений и подробностей своей идентичности. Песок также уже рассчитал свое местоположение и каждый микроскопический камушек, из которого он состоял, замер в ожидании принятия двух гостей. В конце концов, два тела, всколыхнув весь пляж ударной волной, коснулись земли и прокатились до самого берега, нырнув в объятия друг друга, торжественно обмытые ударившей в них волной. Она, откатив от берега, также забрала с собой этих двоих, которые продолжали держаться друг за друга. Теперь парочка с лёгкостью удерживала вес своего тела на поверхности воды, наблюдая, как геометрические линии на поверхности океана сходятся и, пуская волну своим соседям, меняют картину вокруг них, образовывая всё новые и новые волны. Каждая из них была непохожа на другую, однако содержала тот же математический код, который просчитывал до малейших изменений поведение всего океанического потока.