Получается, что если бы не было распада СССР – и/или «ограбления общества случайными людьми» – и/или у правящей элиты была бы стратегия и политическая воля – и/или не существовало бы ослабления государства и тотальной криминализации, то тогда мы могли бы говорить о социальной революции? Добавим условие Л. Шевцовой: и/или установился бы нормальный демократический режим с разделением властей и политической конкуренцией. Короче говоря, если бы политические перемены происходили красиво и «интеллигентно», тогда это была бы революция?

Возникает вопрос: а где в мире вы видели революции подобного рода: без ослабления государства, без криминализации, без нуворишей, с продуманным планом действий, с быстро развивавшейся демократией? По-моему, все перечисленные социальные «гадости» как раз и есть настоящие признаки революции. Нормальная же демократия появляется только в том случае, если в обществе устанавливается равновесие сил, на основе которого становится возможным социальный консенсус. Равновесие сил – не признак революции, но итог развития, где революция составляет эпизод, или ряд эпизодов, или даже исходный пункт для нахождения точки равновесия новых сил.

Я бы добавил к названным двум признакам революции – стихийность и слабость государства – еще один: решение качественных проблем развития страны. Л. Шевцова говорит о смене правил игры: в случае Английской и Французской революций – о преодолении феодализма; русской начала ХХ века – о решении крестьянского вопроса, вопроса о земле; революционных событий 1989—1993 годов – об избавлении от тоталитаризма, переходе к рыночной экономике, распаде империи и возникновении национального государства.

Стихийность и слабость государства в период революции делают возможной лишь протодемократию, имеющую в глазах современников ту прелесть, что граждане какое-то время пользуются бóльшими свободами, чем даже при зрелой демократии. Однако подобное положение долго сохраняться не может: вместе с революцией умирает и протодемократия.

Для революции характерны волны радикализации и стабилизации. На первом этапе главную роль играют умеренные лидеры, их сменяют радикалы, а затем наступает этап стабилизации, когда радикалы оттесняются от власти и ее захватывают силы порядка. Так было во время Английской и Французской революций, в Смутное время, в 1905 и в 1917 годах в России. Всякий раз эти волны отражают смену общественных настроений.

Стоит отметить, что и в 1989—1993 годах в России наблюдались подобные явления. Массовые движения захватывали главным образом Москву, Петербург и некоторые другие крупные города, тогда как страна в целом вряд ли понимала, что происходит, а распространенные в бóльшей ее части социальные институты и стереотипы поведения практически не менялись. Именно в этом кроется объяснение последующей консервативной реакции, особенно если учесть, что революция проходила мирно, случаи насилия, по счастью, были лишь случаями. Тогда о революции никто не говорил. Напротив, считалось, что еще одной революции страна не перенесет.

И тем не менее это была революция.

Страны, где на смену плановой экономике пришла экономика рыночная и произошел переход от социализма советского типа к капитализму, столкнулись с необходимостью решать одновременно две задачи: проводить рыночные реформы в экономике и строить демократическое государство. Мы видели выше, что рыночная экономика и демократия органически взаимосвязаны, нуждаются друг в друге. Вместе с тем в момент зарождения демократии на руинах тоталитарной системы более ощутимы не взаимообусловленность, а как раз противоречия между экономическими и политическими процессами. Любая демократия учитывает мнение избирателей, а рыночные реформы – вещь чрезвычайно болезненная, неизбежно ведущая к социальному кризису, падению производства и уровня жизни. Убедить людей в том, что тяжелый кризис и ломка социальной структуры необходимы ради светлого будущего, невозможно. Наверняка возникнет вполне справедливое недовольство. Если в пореформенное время провести референдум относительно целесообразности экономических изменений, то подавляющее большинство избирателей выскажется против реформаторов. Это факт, подтвержденный опытом многих странах, переживших переходный период реформ.