Это зависит от точки зрения. Если направляться к Национальному парку Кагера через Западную Озерную область, через Уширомбо, Бахарамуло и Букобу, дорога размашистыми изгибами поведет путника (вернее, путницу, если быть совершенно точным) между кущами. У нее слегка закружится голова от великого множества оттенков зеленого цвета, и от красных откосов, обнажавшихся там, где дорога уходит в выемку, и от ласкового пения птиц, и звонкого журчания светлых ручьев, и сладостного ветра, чья ласка подобна прикосновению возлюбленного. Ее охватит томительное ощущение, что наступил полдень жизни, и от остро отточенного желания сохранить этот миг навсегда, и от жалящего, как скорпион, сознания, что подобное не в ее власти. Потом головокружение пройдет, но желание останется, и взгляд не насытится, но невольно проступят слезы счастья, и беглая дрожь преклонения скользнет по телу, а близ дороги зрелый плод, младший брат солнца, со вздохом облегчения упадет с дерева, и захочется остановить движение, сойти с дороги и поднять упавшее, и восхититься устройству мира. Но путница привычно обуздает порыв, и шелест мотора не умолкнет; напротив, он станет слышнее, подчинившись движению ноги, после того, как многолапый паук, чье тело – пустота, возникнет вдруг на ветровом стекле, а звук пронзенного насквозь металла синхронно прозвучит в правом заднем углу кабины. Путница не станет оглядываться и не увидит потому нескольких вооруженных человек, выскочивших на дорогу из высоких, завивающихся в бараний рог папоротников за обочиной; нет, лишь прямой след машины на каком-то отрезке превратится в волнистый. Но уже метров через пятьдесят след снова выпрямится, показывая, что путница вновь обрела спокойствие, и не ждет следующего выстрела, да и тот, что прозвучал только что, считает скорее случайным, чем закономерным.

Кстати, местность становится все менее пригодной для засады: кущи расступаются, распахивается пространство, упирающееся в гряду приземистых гор. К дороге подступает высокая трава, в которой можно скрыться, чтобы протаптывать в ней лабиринт, не зная, где обнаружится выход из него. Вместо того, чтобы выбраться на чистое место, оказываемся вдруг среди деревьев, поднимающих свои разлапистые кроны на шесть десятков метров, а то и выше, и делающих сумеречным для находящихся внизу даже самый яркий день – совсем как в жизни; но об этом задумываться не остается времени, потому что уже видно, как впереди трава скромнеет и все чаще виднеются проплешины, где ничто не захотело вырасти. Чувство счастья, уже потревоженное пробившей стекло пулей, пропадает окончательно, становится более чем ясно, что полдень жизни отзвонил, и взгляд путницы твердеет, тело настораживается, пальцы срастаются с рулем «лендровера». На то, что маячит вдали, даже смотреть не хочется – так все там угрюмо. Путница невольно задается вопросом (потому что у женщин всегда возникает больше вопросов, чем на них есть ответов): почему он не мог назначить встречу в каком-нибудь более уютном месте, где сама природа заставит думать о любви, и только о ней; в Африке очень много таких мест.

Ответа на этот вопрос, как и на многие другие в жизни, можно искать долго, но это сложно, да и не нужно – потому что вот он, Приют Ветеранов, место, куда неожиданно, срочным звонком, перенесена давно ожидавшаяся и раз за разом срывавшаяся встреча. Впрочем, это в его манере – уж эти русские! Пора сбросить скорость и плавно повернуть; и тут женщина за рулем перестает быть путницей и становится просто сама собой. Становится красивой особой, пусть и не самой первой молодости, но еще хоть куда. Есть люди, которые так именно и считают, во всяком случае один-то человек – несомненно.