Опять наступила пауза, но ненадолго. Павел Иванович обратился к соседнему столику, занимаемому четой Непрухиных:

– Вы далеко ходили вокруг озера? Дошли до староверов?

– Мы собирались дойти и посмотреть на этих старообрядцев, – бодрый голосок Люси пришел на смену нескончаемому потоку жалоб Инессы Львовны. – Но путь оказался длинным, да… к тому же еще, вся тропа была в огромных лужах, идти было тяжело, и мы вернулись.

– Люся, будь до конца откровенной, – прервал ее Глеб. – Она не договаривает, что все время теребила меня за рукав и шептала: «Давай вернемся, а то я боюсь, вдруг из-за кустов выскочит медведь».

– Не смешно, Глеб, – заметила с укоризной Люся. Она собиралась еще что-то добавить, но в этот момент Дормидонт Нилович, стараясь не привлекать к себе внимания, сильно ткнул пальцем в бок Инессу Львовну, сопроводив свои действия вопросом:

– Ты пошто рыбку-то не кушаешь? И некажешь ничево про нее? Она бы тебе хорошо пошла…

Лицо Инессы Львовны и так не отличалось благожелательностью в этот вечер, но тут оно изменилось до неузнаваемости: гримаса ярости перекосила рот, глаза расширились от гнева:

– Да вы что себе позволяете?! Совсем с ума спятили!

Причина, вызвавшая эмоциональный всплеск, осталась незамеченной окружающими, и они с недоумением посмотрели на Инессу Львовну.

– Нет, вы посмотрите на него! Он же ткнул меня чем-то в бок! Да он – больной на голову!

Она в бешенстве бросила вилку на стол, вскочила и выбежала из столовой. Следом за ней поднялась Елизавета Капитоновна:

– Дормидонт Нилович, любая шутка имеет свои границы, и любые остроты приятны в меру. Вы, похоже, увлеклись… – и она поспешила вслед за Инессой Львовной.

Дормидонт Нилович достал из кармана платок и тщательно протер лоб, на котором блестели крупные капли пота.

– Да я-то што? – он виновато оглядывался по сторонам. – Сижу тут… опенок опенком… Дай, думаю, спрошу, пошто она рыбку-то не пробует. Нет, коли энтова ей неидет так ты скажи, пошто не скажешь-то. Я хоть и дед дремучий, а пойму.

Он помолчал немного, покачал головой:

– А палец-то на што? – дед поучительно выставил вверх указательный палец в качестве средства для начала общения. – У нас, в деревни-то таково обращение было. Во-о, суть где! В пальце. Он те и перст, он те и глас!

Старик несколько раз потряс поднятой рукой, пристально обводя присутствующих насупленным из-под бровей взглядом.

Елизавета Капитоновна сумела догнать Инессу Львовну у дверей номера.

– Вы что-то хотели мне сказать? – Инесса Львовна резко обернулась, сжав губы в гримасу обиды и презрения.

Елизавета Капитоновна, считая себя ответственной за произошедший неприятный случай, смутилась и покраснела. Инесса Львовна была готова вскипеть, бросить какую-нибудь дерзость в лицо Елизавете Капитоновне, но, видя, в каких расстроенных чувствах пребывала хозяйка гостевого дома, смягчилась, остыла и примирительным тоном сказала:

– Я не дурочка, я все понимаю. Не ваша в том вина, что старик совсем выжил из ума.

– Инесса Львовна. Я организую так, что, впредь, Дормидонт Нилович будет посещать столовую отдельно от гостей.

– Спасибо вам. Я ценю вашу заботу, – Инесса Львовна натянуто улыбнулась и скрылась в номере.

Елизавета Капитоновна, спускаясь в столовую, встретила Дормидонта Ниловича. Старик, кряхтя, поднимался ей навстречу:

– Ну, спасибо, хозяюшка… вижу, сделал малость лишку… так извиняйте уж меня. Будут в рай зачислять, так оно мне и зачтется…

Стараясь держать себя спокойно, четко выделяя каждое слово, Елизавета Капитоновна произнесла:

– Уважаемый Дормидонт Нилович. Рада слышать, что признаете свою вину за случай в столовой и, надеюсь, вы извинитесь перед Инессой Львовной.