– Ух ты! – выдохнула наконец Дагерта.

– Вот это скипетр! – негромко сказала Ульфейя жениху. – Не то что твое помело!

– Ты всегда будешь ревновать меня к моей магии? – с понимающей улыбкой шепнул в ответ Хашуэри.

– Всегда, – убежденно кивнула Ульфейя и обернулась к художнику. – Ну, если уж это тебе не шедевр…

Живописец тоже вспомнил вчерашний разговор.

– Да! – вскинул он руки к груди. – Я понял! Вдохновение делает возвышенным все, даже трактирную вывеску. Потому что вдохновение – это сопричастность чуду и…

– А почему название другое? – придирчиво перебил хозяин. – Я же хотел «У Кринаша»!

Художник оскорбился: он должен думать о таких пустяках? У него вдохновение!

Все, даже Дагерта, начали уговаривать Кринаша быть снисходительнее. Не переделывать же чудесную вывеску из-за такой мелочи! Вон как красиво посверкивают буквы среди звезд на мантии волшебника! А что до названия, так на реке все и так знают имя хозяина самого лучшего постоялого двора!

Кринаш огрызался и гневался до тех пор, пока не почувствовал, что его настойчиво дергают за штанину.

– Пап! – зазвенел снизу возмущенный голосишко. – Ну, что ты заладил: у Кринаша, у Кринаша… А у меня?

– Вот! – засмеялся Хашуэри. – Забыл ты, что здесь молодой хозяин подрастает. Придет пора ему принять дело в свои руки – вы что, название менять будете?

Кринаш подхватил сына на руки и расхохотался:

– Ладно, сдаюсь!

– Когда парень вырастет, – с сожалением сказал капитан «Речной лилии», – эту красотищу так и так менять придется. Ее же ветер будет бить, снег, дождь…

Все разом замолчали, осознав, как непрочна представшая их взорам красота. Художник не побледнел даже, а позеленел, словно уже увидел свой шедевр истерзанным дождями.

Дагерта спросила робко:

– А не поможет ли высокородный господин? Если можно не пропускать в ворота тварей, то почему нельзя сделать… ну, чтоб не подпускать к картине дождинки-снежинки и прочий ветер? Это ведь тоже охрана!

Лицо молодого мага стало отрешенным – как утром, когда он творил чары.

– Охрана… гм, почему я раньше не сообразил? Богатая идея, сулит многое, если обдумать. Кринаш, у тебя очень умная жена. А с картиной – да, должно получиться!

Он направился к вывеске, на ходу взмахнув ветвистым посохом.

– Краски не просохли! – в ужасе взвизгнул художник и метнулся следом, но Кринаш перехватил его, не дал помешать магу.

Золотистые змейки опоясали щит, бросая отсвет на картину. Теперь от нее и вовсе трудно было оторвать взгляд.

– Завтра я ее – на крышу, – мечтательно протянул Кринаш.

– Повезло тебе, хозяин, – вздохнул художник. – Такую картину – за несколько мисок каши! В столице за нее бы золота не пожалели.

– Ну уж и золота! – ощетинился Кринаш, готовый отстаивать свой кошелек. Но тут же его лицо просветлело. – Хотя вывеска и впрямь неплоха. Умеешь, парень, рисовать. Пожалуй, буду кормить тебя бесплатно каждый раз, как завернешь ко мне. Только не устраивайся тут на постоянное проживание, ладно?

Художник понял, что для хозяина это верх щедрости, и смирился, промолчал. А Кринаш представил себе светящуюся красоту, которую издали будет видно во мраке, и окончательно перестал жалеть о том, что не его имя поднимется над лесом и рекой.

– Ладно, – хлопнул он художника по плечу, – пойдемте все в трапезную. Дагерта, неси вино, я угощаю. Выпьем за «Посох чародея»!

Холеные белые пальцы женщины с нежностью перебирали крупные стеклянные бусины в изящной резной шкатулке.

Некоторые из бусин еще оставались молочно-белыми – как в тот день, когда четырнадцатилетней девчонке подарил ожерелье ее первый мужчина.

Первая любовь – как оказалось, она же и последняя.