Посередине и справа относительно входа стояли грубо сколоченные высокие столы на всю длину палатки. Очередь на раздачу, устроенную в противоположном тамбуре, начиналась слева. Под столами навалены кучи яичной скорлупы, много ее было втоптано в грязь на земляном полу. Жутко воняло хлоркой. Из соседней палатки доносился дуэт гитары и тромбона.

Всего в столовой, не считая нас, оставалось человек пятнадцать – на улице уже смеркалось.

– Кого привел? – устало и недовольно поинтересовался у нашего нового провожатого повар в изрядно закопченной белухе.

– Пополнение прибыло. Имамгуссейнов к нам ночевать отправил, кормить велел.

– Охмуревший сильно ваш… – на этом месте поварешка как – будто невзначай обернулся и окинул взором кухню, – Имамгуссейнов. Яйцев нету, кончились!

– Ну, мне-то вообще полведра наплевать. Хлеба дашь мне с чаем?

Получив пищу, на пути к столу я неуместно вспомнил, как же мне не хватает в нынешней армейской жизни такой простой штуки как унитаз. Вспомнил я об этом видимо потому, что отчетливо осознал: с сегодняшнего дня точно так же остро я буду скучать по тарелке.

Кушать из армейского котелка, мягко говоря, неудобно. Начинается все с того, что нужно не задерживая особо очередь подставить под наполнение котел, кружку, взять хлеб (а если это завтрак – то и печенюхи с сыром), а в обед – второе. Оперируя двумя руками, надо добраться до свободного места за столом, убедиться, что место пустует по причине опрокинутой на стол каши, найти другое место, лишенное недостатков, и расставить все, не опрокинув пищу самому.

Справившись с задачей в первый раз, я спросил у дневального:

– А нельзя на улице где—нибудь пожрать? Воняет чего-то тут – караул.

По его взгляду я понял: что я ему не нравлюсь, и что я не первый кому приходит в голову эта идея, и – что НЕТ, нельзя!

Каша была гнусная, чай – так себе, хлеб – великолепен.

Дневальный РМТО удалялся в сгущающейся тьме. Догнали мы его возле большого сарая, обитого листовым шифером, из всех щелей и открытых дверей которого валил пар. Возле сарая стоял стол, на столе – огромная алюминиевая кастрюля с надписью «ХЛОР». Рядом, развалившись в изрядно потрепанном кресле, сидела женщина с петлицами медицинской службы на кителе.

– Здравия желаю, Надежда Васильевна, – сказал ей дневальный.

Нам он сказал:

– Шкандыбайте мыть котелки.

По сравнению со влажностью и ароматами, царившими в умывальнике, в столовой было свежо. Сухраб, явно уже на взводе, первым ринулся внутрь. Войдя следом, я старательно выбирал место, куда поставить ногу, вглядываясь в клубы пара. В свете тусклой лампы я увидел, как Сухраб сует котелок под струю одного из множества открытых кранов, роняет котелок в грязную раковину и отдергивает руку.

– Да что ж такое-то? Заколдованное здесь все что – ли?

Все краны торчали из одного и того же бака. Из всех кранов бежал кипяток.

Минут через семь мучений, кое-как отмыв котел от каши, я выскочил на улицу и двигался по инерции еще несколько метров, когда меня остановил голос медички.

– Стоя-а-ать, боец! Котелок к осмотру.

Опешив от необычной команды, протянул ей котелок. Надежда Васильевна, не вставая с кресла, поглядела внутрь, затем на ощупь нашла в кастрюле половник, зачерпнула и плеснула в котелок порцию раствора.

– С-спалас-с-скивайте, товарищ младший сержант, дабы не обдристаться.