Охлаждая камни, поливаю окрестности раковины свежей водой, причем, выше по склону поливаю изобильно, даже с лужицами на плоских камнях, а ниже чуть-чуть смачиваю, прокладывая мокрую дорожку к спасительному морю. Этого оказывается достаточным, ручеёк из дюжины рыбёшек мгновенно вытекает из устья раковины, устремляется вниз по склону и, ещё не достигнув воды, просачивается между валунами в спасительную влагу, а там и в море. Мне не удается «запудрить» им голову, лишить ориентировки; ни один не полез вверх, хотя там было значительно влажнее. Соображают!

Мурены – ночные животные, и днём не охотятся. Не с этой ли чертой жизни связана их миролюбивость при встрече с пловцами? Рядом с укрытием мурены можно встретить беспечно плавающими самых различных рыб, многие из которых ночью пойдут ей на ужин, но осьминогов – лакомства мурен – пока не видно. Да их и заметить-то трудно, так умело они маскируются, прячась в щелях. Лакомство лакомством, но приличных размеров осьминог не только может дать достойный отпор, но и умять саму мурену. Конечно, если мурене удается ухватить его сзади, не со стороны ног, тогда путь осьминогу один – ей в желудок. А вот если они сошлись голова к голове, одолеть может и осьминог. Он ухитряется раздуться настолько, что, орудуя клювом и ногами, упакует и метровую хищницу в своём безразмерном желудке, как бы та ни пыталась освободиться от него, сталкивая единственно возможным способом – узлом завязанного тела.

Я охотился в окрестностях Адена – местах довольно освоенных поколениями любителей подводных приключений. Но это днём, а вечером на закате появлялись совсем другие обитатели, их то я и ожидал. И дождался. На скалах, то тут то там, не спеша стали возникать лангусты. Это происходило не только бесшумно – это естественно, какой шум под водой, но и настолько незаметно, что казалось, лангусты не выползают из своих дневных убежищ, а таинственно и необъяснимо метафизируются из ничего, как кролики и голуби из шляпы фокусника.

Приметив наиболее аппетитного, я прицелился, выстрелил, и добыча, сбитая с камня, бессильно кувыркаясь, стала опускаться на дно. Подтягивая гарпун для перезарядки, пришлось на мгновение отвлечься. А когда я снова обратил взор на место падения добычи, ничего не увидел. Всего-то глубины метра два, и спрятаться негде в небольшой выемке, поросшей мелкими водорослями… Куда упал лангуст? И конкурентов не видно. Что за чудеса, куда он мог деться? Я начал детально, чуть ли не по сантиметру, осматривать дно.

Ничего, кроме останков чьего-то пиршества – обломков двух усов лангуста. Я бы так и оставил попытки найти свою добычу, если бы эти обломки вдруг не зашевелились и не поползли в сторону ближайшей щели. Пришлось нырнуть, чтобы подробней разглядеть чудо природы – самодвижущиеся усы. И лишь вплотную приблизив маску к усам, я увидел, что весь лангуст был объят растянувшимися междуножными перепонками осьминога, и в то время, как часть ног работала над дальнейшим перемещением жертвы в желудок, остальные споро уносили головоногого в укрытие…

Я оплываю испещрённый полостями камень и примечаю ципрею тигрис, лежащую совершенно открыто, даже не задрапировавшуюся мантией. Удивившись, что её никто не нашёл раньше меня, ныряю за ней, протягиваю руку. В маске обзор сужается, да я признаться и не мог видеть ничего другого, кроме прекрасного моллюска, но что-то заставляет поднять голову. Сразу же за ципреей, из-под основания камня, чуть ли не на полметра высунулась и не спускает с меня взгляда мурена мраморно-леопардовой окраски и толщиной с бедро взрослого человека. На самом-то деле она тоньше, просто пугая меня увеличивается в объёме, раздувается. Забыв о ципрее, притормаживаю: как же поступить? Но, пугнув меня, мурена не собирается бросаться в погоню, а, покачавшись немного, прячется в расщелине и пристально смотрит оттуда, как сова из дупла, немигающими глазами. Мне и хочется и колется; решаюсь, ныряю и, держась как можно дальше от мурены, вытягиваю руку, цапаю тигриса и снова наверх.