Причем, в самом начале нашего, так называемого, сотрудничества, когда дверь открывала моя мама, следовал вопрос:” А Андрей дома?” И когда мама отвечала, что Андрея нет, Лешке приходилось еще несколько раз приходить, в надежде застать меня, для того, чтобы, наконец, списать готовую “домашку”.

То в последствии, при открывании мамой двери, он перестал интересоваться о моем местопребывании, а по- деловому, без обиняков, спрашивал сделал ли я уроки и можно ли их взять на время.

Все текло своим чередом для учеников уже старших классов средней школы одного из районов города…

Но, придя в очередной раз домой после школы, я услышал не звонок в дверь квартиры, не громкий стук, а грохот вышибаемой двери. Открыв дверь, я увидел Лешку. Он стоял совершенно белый.

– Ты чего, обалдел, что ли?!– заорал я.

– Пошли, – тихо сказал он.

И мы молча зашли в его квартиру в предчувствии чего-то нехорошего.

По середине зала, на веревке, накинутой на потолочный крюк, в неестественной позе, с головой, странно наклоненной в сторону, свисал Лешкин отец. Рядом валялась опрокинутая табуретка. Ужас овладел мной, но не сковал способность принимать решения. Постояв какое-то время в оцепенении, мы одновременно, на автомате, стали осознанно двигаться. Лешка принес с кухни нож, я обхватил еще не остывшее тело его отца руками. По команде он резанул веревку, а я, пытаясь не рухнуть с обмякшем, бесформенным и очень тяжелым телом, попытался удержаться на ногах. Мы положили аккуратно тело на пол, ровненько, так, как, наверное, должен лежать умерший человек. И только после этого стали звать на помощь, скорую, милицию. С тех самых пор я перестал бояться покойников. Так близко смерть ко мне приблизилась в первый раз в жизни.

Лешка закончил свое обучение в школе восьмилетнем образованием. Тонкая ниточка, которая связывала нас, оборвалась.

Я после окончания школы поступил в институт, где полностью растворился в бесшабашной студенческой жизни. И узнал совершенно случайно, что Лешку забрали выполнять, так называемый, интернациональный долг в Афганистан, проще сказать, на войну.

Да, моих одногодок много уходило туда, взамен цинковых гробов, приходивших обратно. Если честно, то и меня посещали мысли попроситься в Афган. И не по тому, что я был каким- то храбрым и патриотичным, нет, просто мы были так воспитаны.

Кстати, школе, в которой мы учились, в последствии, было, посмертно, присвоено имя героя Советского Союза- моего приятеля, обычного шалопая из параллельного класса. Так распорядилась судьба.

Ну, а Лешке повезло, если год на войне можно назвать везением. Он хотя бы вернулся домой живым…

Я случайно столкнулся с ним на лестничной площадке. Это был уже другой человек. Мы молча стояли и курили, не глядя друг на друга. Мне было, почему-то, неудобно перед ним, а он был весь в себе. Потом выпили, как полагается. На все мои расспросы о войне он отвечал уклончиво и нехотя. Молча наливал, пил, и затягивал одну сигарету за другой.

Как сложилась судьба этого человека дальше, я не знаю. Жизнь разбросала нас. До меня доходили нехорошие слухи, но комментировать их я не хочу.

В моей памяти он останется всегда соседским пацаном, перед которым мне будет всегда стыдно за то некрасивое происшествие с проверкой, ведь покаяться перед ним я так и не успел.

Странно устроена моя память. В ней, наверное, как на жестком диске компьютера, записана вся моя жизнь. Но когда пытаешься извлечь файлы, сохраненные, относительно, недавно, происходит, зачастую, эффект «зависания». И как «мышкой» не ерзай и, судорожно, не стучи по ней пальцем, ну не открывается очередная папка памяти, хоть тресни.