– Плеваться везде нельзя, это некультурно и некрасиво! – Сенька назидательным тоном говорит.

– На станции или на Земле это просто некультурно, – терпеливо Анатолий Сергеевич объясняет, – а тут может быть ещё и опасно! Твой плевок никуда не упадёт, так и будет в воздухе летать, пока на что-нибудь не наткнётся. А если он на какую-нибудь приборную панель прилипнет? Даже не пытайтесь пробовать – накажу строго, оба поняли или ещё раз повторить? А если вдруг кого-то из вас вдруг затошнит, немедленно летите в санузел, там вытяжные трубы специальные для этого есть. И не только для этого…

В санузле Сенькин папа нам показал, как туалетными вытяжками пользоваться. Я ему сперва возмущённо сказал, что мне уже десять лет, а не два годика, и что я совсем не маленький, чтобы меня учить, как в туалет ходят. Тогда дядя Толя объяснил, что как мы дома привыкли, в космосе в туалет сходить невозможно. Потому что никаких унитазов нет, и из-за отсутствия веса снова «всё будет по коридорам плавать». Мы с Сенькой даже дружно захихикали, когда представили, как оно всё плавать будет в невесомости. Но дядя Толя сказал, что смешного тут ничего нет. А вытяжные трубы – они как пылесос работают, и всё-всё затягивают внутрь… А потом он показал нам душ – он выглядит, как толстый огромный пластиковый пакет. В него раздеваются и залезают, только лицо у тебя наружу торчит, а вода на тебя из дырочек со всех сторон сразу льётся, а потом её тут же обратно в трубу засасывает. Только в душ мы в этот раз не стали мыться залезать, Сенькин отец сказал, что ещё успеется.

В комнате связи мы каждый день бываем, потому что по маме с папой я всё равно скучаю, и с ними поговорить мне ну просто обязательно надо. Особенно с мамой. Отец всё время говорит, чтобы я Анатолий Сергеевича слушался, и капитана, и вообще всех взрослых, и чтобы учился старательно. А мама волнуется, хорошо ли нас тут кормят, и не заболел ли я, и не сильно ли мне грустно. А я сказал, что мы обязательно вернёмся на Венеру, и что я с Земли маме какой-нибудь самый лучший в мире подарок привезу. И с Поллексеевной мы тоже связывались и с ребятами в группе. Я когда на экране в первый раз нашу школьную комнату увидел и ребят за столами со стороны, меня как будто укололо что-то. Но я виду не подал, а наоборот улыбнулся и всем замахал рукой. И мы с Сенькой потом минут пятнадцать всем рассказывали, какое всё тут в космосе не такое, как на Венере, и удивительное.

В общем, почти всё у нас с Сенькой в корабле было хорошо. Кроме одного. Нас почему-то с самого начала невзлюбил бортинженер, Борис Матвеевич. Он как только нас увидел, сразу же вместо «здравствуйте» сделал такое лицо, будто съел самое горькое в мире лекарство, вздохнул, а потом почему-то начал негромко ругаться. Хотя мы ещё ничего такого не делали. Нет, он даже скорее не ругаться начал, а будто сам с собой сердито разговаривать, причём заунывным таким и печальным басом:

– Ну вот. Здравствуйте. Только этого мне не хватало. Дети на борту. Конец света. Совершенно начальство с орбиты слетело. Да вы понимаете, что это космический корабль, а не детский сад, не парк с аттракционами и не прогулочная площадка в зоопарке? Вы понимаете, какое здесь оборудование, какие приборы, какая дисциплина нужна, какой порядок? И чья же была блестящая идея пустить эту безмозглую мелюзгу на борт? Чтоб я сразу знал, на кого жалобы руководству сочинять, если что?

Сеньке и мне тоже сразу очень обидно стало. Причём и капитан, и Сенькин папа Борис Матвеичу начали объяснять, что не просто так нас на Землю везут, и что совсем мы с Сенькой не безмозглая мелюзга. Только он даже слушать ничего не захотел, только рукой махнул: