В той деревне было много всего интересного. Однажды я подошла к дяде Ване, когда он вел лошадь по лужайке рядом с домом. Дядя Ваня был высокий, худощавый и в ту пору уже сильно немолодой. До революции он служил в Семеновском полку. Его лошадь была гнедая, вся лоснящаяся, красивая, ладная, и я спросила, можно ли мне на ней прокатиться. Дядя Ваня остановился, посмотрел на меня со своей высоты, потом медленно наклонил прямое, сухое, как палка, туловище, приблизил ко мне усатое носатое лицо и отрицательно замотал головой.

– Э-э… – он долго тянул неопределенный звук и жевал губами, пока не сформулировал, – жопке будет больно.

Для меня, для городской девочки, он подбирал выражение. Я спорить не стала, не из-за «жопки», конечно, а просто уж очень лошадь вблизи оказалась огромной.

Вообще деревня была самой настоящей, похожей на те, про которые я читала в сказках. Там стояли бревенчатые избы с русскими печками, в которых готовили еду и пекли хлеб. А пироги тамошние были особенные, вкусные каким-то полновесным деревенским, не городским, вкусом. Во дворах обитала живность: коровы и лошади, курицы с петухами и прочие козочки-овечки, кругом гуляли соответствующие смачные запахи, и они мне, как ни странно, нравились. Парное молоко я не полюбила, а вот смотреть, как доят корову, и даже самой попробовать подергать ее за упругие соски было здорово. Тогда мне было не понятно, но недавно спросила у папы, как там люди жили, не бедствовали? Тот сказал, что нет, прилично жили. Это был не колхоз, а совхоз, и люди там получали зарплату, а не трудодни. Ну и скотина у всех была, огороды. Молока было много, у дяди Вани был свой сепаратор, все делали масло. Рядом был лес, полный грибов и ягод.

Еще мне запомнились имена животных, вернее, клички. Одного бедолагу теленка, телочку, всю перемазанную навозом, тощую и золотушную, звали, например, Учительницей. Хозяйка той телочки, сильно стесняясь, призналась в этом маме, когда та спросила, как ее зовут. А стеснялась потому, что мама моя, как на грех, тоже была учительницей. И мама все допытывалась, откуда же такое странное имя? Помявшись, хозяйка раскололась, что телочку назвали в честь местной учительницы, однако других подробностей не выдала, оставалось только догадываться. Еще мама любила вспоминать умилительную картину, когда городская, в белых колготках, Ленка, дочка папиного друга, гладила кошку тети Пани и приговаривала нежно: «Сра-а-ньюшка».

Больше всех этой поездке радовалась бабушка. Попав в места, с которыми было столько связано, она приосанилась и ходила довольная, веселая, хотя путешествий в целом не одобряла и вообще из дома выходила редко. Она, как и ее сестры, всегда гордилась своим потомственным дворянством и историей семьи, которая получила здесь свое подтверждение.

Но возвращаюсь к началу рассказа, в город Череповец, в 20-е годы прошлого века и напишу о том, что слышала от бабушки, о том, например, как перед Рождеством многочисленная молодежь, обитавшая в доме, начинала усиленно предаваться гаданиям. Атмосфера в доме, полном молодежи на выданье, способствовала этому. Бабушка подробно описывала мне способы, которые они практиковали, весь традиционный набор. Тогдашняя молодежь, все они, бесстрашно гляделись в зеркало, бросали туфлю на дорогу, лили воск, жгли бумагу. Или, например, ложились спать, надев валенок. Кто за валенком ночью придет – тот и твой суженый. Об этом еще одна из бабушкиных историй.

Как-то утром крайне недовольный Михаил, один из братьев Саар, принялся ворчать: «Безобразие, что эта рыжая себе позволяет, явилась и утащила мой валенок!»