– Можно посмотреть?

Он поднял газету:

– Почему ты с ней не дружишь, Брайс?

– Потому что она… – я покачал головой, – ты ее просто не знаешь.

– С удовольствием бы познакомился.

– Что? Почему?

– У девочки железная воля. Может, как-нибудь пригласишь ее к нам?

– Железная воля? Дедушка, ты не понимаешь. Она настоящая заноза в одном месте. Выскочка, всезнайка и кошмар какая бесцеремонная.

– Хм, вот как?

– Да! Именно! Она меня преследует со второго класса!

Он нахмурился, выглянул в окно и спросил:

– Они живут здесь так давно?

– Мне кажется, они все живут тут с рождения!

Он еще сильнее нахмурился, потом посмотрел на меня и произнес:

– Знаешь, не всем достаются такие соседки.

– Счастливчики!

Дедушка долго, изучающе на меня смотрел. Я спросил:

– Что?

Он молча продолжал смотреть. Я не выдержал и отвел взгляд.

Напоминаю, что это был мой первый полноценный разговор с дедушкой. Его первая попытка пообщаться со мной, а не только попросить передать соль. Хотел ли он узнать меня поближе? Нет! Его интересовала Джули! Просто встать и уйти я не мог, но очень хотел. Я знал, что, если сбегу, он больше вообще никогда не заговорит со мной, даже про соль. И я сидел, чувствуя себя как на допросе. Он что, злится на меня? И за что? Я же ничего не сделал!

Я поднял глаза. Он протянул мне газету:

– Вот, прочитай. Только беспристрастно.

Я взял газету. Он отвернулся к окну, и я понял, что могу уходить.

Я пошел к себе. Я был в бешенстве. Хлопнув дверью спальни, я плюхнулся на кровать, немного посокрушался из-за глупого разговора, а потом кинул газету в нижний ящик письменного стола. Как будто я без этой статьи недостаточно знал Джули Бейкер.

За ужином мама допытывалась, чего это я такой угрюмый, и переводила взгляд с меня на дедушку. Соль ему сегодня не понадобилась. Это хорошо – я мог не удержаться и кинуть в него солонку. Папа и Линетта, как обычно, были слишком заняты. Линетта сперва выбирала изюминки из морковного салата, а затем снимала с куриного крылышка кожицу, а заодно и мясо. Папа ругал политику своей компании. Его никто не слушал, как и всегда, когда он разглагольствовал на тему «если бы я был боссом», но на этот раз мама даже не притворялась, что ей интересно. И не пыталась убедить Линетту, что ужин вкусный. Она не отрывалась от нас с дедушкой, пытаясь понять, почему мы друг на друга дуемся.

Он-то чего нахохлился? Что я ему сделал? Ничего. Ничегошеньки. Но он явно злился. Я старался не смотреть на него, но в середине ужина мы все-таки встретились взглядами. Он изучающе смотрел на меня – не озлобленно, но твердо. Мне стало не по себе. Что это значит? Я снова отвел взгляд. На маму я тоже старался не смотреть. Я продолжил есть и делал вид, что слушаю папу. При первой же возможности я извинился и скрылся в своей комнате.

Я собирался позвонить Гаррету – как и всегда, когда меня что-то беспокоит. Я уже даже набрал его номер, но почему-то повесил трубку.

Мама позже заходила ко мне, но я притворился, что сплю. Сто лет так не делал, но я хотел, чтобы меня оставили в покое. Ночь прошла так же беспокойно.

Утром Джули не было на остановке, в пятницу тоже. В школу она ходила, но вы бы ее не заметили, если бы специально не искали. Она не вскидывала в воздух руку на уроках, не шаталась по коридорам на переменах, не давала непрошеных комментариев к репликам учителей, не отчитывала учеников, пытавшихся влезть в очередь в столовой. Она просто присутствовала. Тише воды, ниже травы.

Я уговаривал себя радоваться этому – ее будто вообще не существовало, разве не этого я всегда хотел? Но мне было не по себе. Из-за дерева, из-за того, что она уходила в библиотеку, чтобы пообедать в одиночестве, и из-за заплаканных глаз. Я хотел подойти и посочувствовать, но так и не нашел слов.