– Молчишь… я бы на твоем месте заговорил. И может быть, обвинения бы сняли. Дальше бы трясла своими голыми телесами перед олигархами.

– Переживаете, что не трясу перед вами? – ухмыляюсь.

– Сука! – он вдруг толкает меня, затем хватает за плечи, поднимает.

В глаза заглядывает. Встряхивает.

– Я таких как ты бы собакам скармливал. Шалава малолетняя.

Плевок в рожу слегка остужает товарища следователя.

– Блядь! – он замахивается и бьет меня по лицу.

Перед глазами вспышка, боль такая, словно мне сломали челюсть. На губах металлический привкус крови.

– Поехали.

Он заталкивает меня в дешевую иномарку. Явно типчик-то несдержанный. Как меня вытащат отсюда, напишу жалобу на жестокое обращение.

Допросная напоминает пыточную. Серые стены, одинокая тусклая лампочка, держащаяся на божьем слове, дешевые пластиковые стулья.

Сижу на одном из них. Садист-следователь напротив. Сверлит меня хмурым взглядом. Голова начинает болеть, место удара неприятно саднит. Мои мужчины узнают об этом.

– Ну так что, Карина Романовна? – голос ледяной, словно не орал на меня полчаса назад, – будете сотрудничать?

Молчу.

– Так, значит? Строишь из себя недотрогу? И не таких шалав раскалывали. Думаешь, они придут за тобой? Спасут? Наивная…

Молчу.

– Если расскажешь, что видела и слышала, я отпущу тебя. Даже дело заводить не буду. Ни за соучастие, ни за проституцию.

Я не шлюха, мудака кусок! Но прикусываю губу. Он подскакивает на месте. Закипает.

– Проблемы с самоконтролем, товарищ следователь? – вскидываю подбородок.

– До чего же наглая шлюха. Предыдущая была сговорчивее…

Он про Яну?!

– Но, если я здесь, значит, и она вам ничего не рассказала, – цокаю языком, – будьте добрее и люди потянутся.

– Зубы мне заговариваешь, сука?! – он обрушивает на стол всю мощь своих кулаков.

Вздрагиваю. Мне очень страшно и тревожно. Но я привыкла справляться… жить с насильником под одной крышей в сто крат сложнее.

– Они всё равно сядут, Карина, – смягчается следователь, – вопрос лишь в том, что будет с тобой. Я предлагаю отличную сделку.

– Плохо стараетесь, – сухо произношу, – чтобы меня запугать, нужно что-то посерьезнее.

– Что же… ладно… я этого не хотел.

Молчу. Носенко достает папку, швыряет её практически мне в руки. Открываю. Там я. И Яр. И Марат. Мы втроём. Голые. Закрываю.

– И?

– Эта папка отправится прямиком к ректору твоего университета. И все мечты об образовании, своей школе танцев разобьются о горькую реальность. Да, да, я знаю, что ты справлялась о кредитах на бизнес и так далее. Ты вся у меня на ладони Карина.

По спине стекает ледяной пот. Он уничтожит меня? Всё, над чем я работала долгие годы?

– Ты не получишь ни денег в банке, ничего. Станешь никем… хотя… – он довольно скалится, – ты и так никто. Если бы тебя не купили Акаев и Волков, так бы и трясла жопой в клубе.

– Вы ничего обо мне не знаете! – выплевываю в его морду.

– Думаешь, чем-то отличаешься от других бандитских шлюх? Тяжелое детство, отчим-насильник… да такие истории у половины страны! Но не все раздвигают ноги перед уголовниками. Не все живут с ними. Справляются как-то.

В коридоре раздается стук каблуков. Он приближается. А я сжимаю руки, впиваясь ногтями в ладони.

– Если я бандитская шлюха, товарищ следователь убойного отдела Носенко, то думаете, они посвящали меня в свои дела? – натягиваю на лицо злую улыбку, – уверена, дело тут в другом. У вас ни хрена не получается к ним подобраться. И вы действуете, как самый отъявленный негодяй. Пытаетесь запугать девушку. Очень по-мужски!

– Видит бог, я пытался по-хорошему! – рычит этот чмошник, затем хватает папку, вскакивает.