Мэтт не нашёл в списке вызовов Иву. Открыл их переписку: его короткое «Я подъехал» и её ещё более короткое «Выхожу». Как бы ему хотелось отмотать весь этот чёртов вчерашний день назад и начать всё сначала. Первым делом он купил бы для Ивы красивое платье и цветы. Да, он купил бы огромный букет голубых гортензий и извинился за свой вчерашний нелепый вопрос и написал бы ей сообщение: «Знаешь, я непроходимый осёл. Давай попробуем и посмотрим, что из этого выйдет?». Ива наверняка бы улыбнулась. И он бы многое отдал за то, чтобы увидеть эту улыбку. А ещё, когда она села бы в его машину, он бы ей сказал, какая она красивая. И тоже бы улыбнулся.

Ему потребовалось около часа, чтобы сформулировать фразу:

«Ива, прости меня, пожалуйста».

И ещё минут десять, чтобы всё-таки её отправить.

Но около его сообщения тут же появился красный восклицательный знак «Сообщение не доставлено». Мэтт предпринял ещё одну попытку – итог тот же.

Занесла в чёрный список.

Он глубоко вздохнул. Потом встал и направился на улицу. Путь его лежал к дому Ивы – всего восемь домов вниз, и он на месте.

Пока Мэтт шёл мимо знакомых подъездных дорожек, перед глазами то и дело возникали картинки-воспоминания из детства, и на всех почему-то была Ива. Ива и Бен… единственные двое людей, кроме матери, кто ему не был безразличен.

Кто-то всё-таки вмазал ему по лицу, и контракт в Милане пришлось переносить на месяц. Но ни неустойка, которую теперь нужно было выплатить, ни вопли агента, оравшего в трубку, что отказывается с ним работать, и пусть он теперь выкручивается, как хочет, ни грядущее судебное решение о возмещении ущерба владельцу квартиры, в которой Мэтт даже не жил – ничто не было способно выбить его из состояния полного погружения в кисель. Казалось, за его плечами синим пламенем полыхала его жизнь, а он и не думал смотреть в её сторону. Его волновало только одно: кто откроет дверь. И впервые в жизни у него ни в чём не было уверенности.

– О боже Мэтт, тебя переехал грузовик? – поморщилась Каролина.

– Нет. Ива… дома?

– Ну, тогда это точно был танк из второй мировой…

– Я подрался, Каролина. Можно мне поговорить с Ивой?

– Можешь зайти, если хочешь. Я сделаю тебе зелёный чай со льдом. А Ивы нет.

– Спасибо, чай не нужно. Когда Ива будет?

– Не имею понятия.

– В смысле?

– Она уехала в Калгари.

– Надолго?

– Возможно, навсегда.

– Как это?

– Да как обычно: села на самолёт и улетела.

– Зачем… Почему?

– Однокурсница помогла с работой – в её клинике появилось место, и она порекомендовала Иву. Ива ещё пару недель назад прошла собеседование по компьютеру… то ли Зуб, то ли Зум.

– Зум. То есть, она ещё две недели назад знала, что уезжает?

– Даже раньше знала. Это интервью было только формальностью. Обычно такая рекомендация – это стопроцентная гарантия.

У Мэтта начала уходить земля из-под ног… от хохота. А хохотал он, наблюдая за тем, как собственное гипертрофированное самомнение катится кубарем с бутафорского пьедестала во вполне себе реальную сточную канаву: он так переживал, что Ива, не дай бог, начнёт ждать от него большего… Чего он опасался? Что она влюбится и станет бегать за ним, как собачонка? А у неё, оказывается, были вполне себе чёткие планы на жизнь, как она и говорила, и в них настолько не было для него места, что она даже не удосужилась поставить его в известность о том, что уезжает. Почему? Да потому что ни разу не допустила мысль, что между ними возможно что-то большее, чем одна ночь. А что, если бы это он увлёкся ею? Что, если бы влюбился по уши и не смог без неё дышать?

Мэтт прожил ещё день. А утром снова отправился к дому Ивы.