В этот момент входная дверь распахивается. Не нужно быть провидцем, чтобы понять, кто за мной прибыл.

– Иду я, – говорю, не поднимая головы.

Из подъезда буквально вываливаюсь. Всеми легкими втягиваю свежий воздух и прикрываю глаза. Есть в наступившей осени что-то притягательное. Кайфую, пока сигнал тачки не возвращает меня в реальность. Опускаю голову и врезаюсь взглядом на надпись, оставленную прямо на стене около входа в здание. Красный, черный, белый. Одного баллончика тогда не хватило.

Сглатываю противную слюну с привкусом кофе. Пару раз моргаю, чтобы сбить помутнение, которое моментально приводит к сжатию всех органов за ребрами.

Делаю сиплый выдох.

Иду к тачке. Олег протягивает руку, не садясь за руль.

– Ключи, – голос робота.

Скриплю зубами, но лезу в карман. Протягиваю амбалу связку и намеренно роняю.

Никак не реагирует. Не положено.

Сажусь на пассажирское. Предок тут же выезжает со двора, а я в боковом зеркале слежу за Олегом, который мастится за руль моей девочки.

– Где мне в этот раз выступать в качестве обезьяны? – спрашиваю равнодушно, а Борис Власов указывает на ремень.

Пристегиваю и развожу руки в стороны с немым вопросом. Доволен?

Может, на задние лапки встать и прыгнуть через горящий круг?

– Веди себя достойно, сын, – умело ведет машину, осторожно сворачивая по знакомым улицам, что заставляет нахмуриться.

Движемся не по тому маршруту, который я держал в голове.

– Зачем мы к ней едем?

– Видимо, твоя мать еще надеется на то, что из тебя можно вылепить человека, – сухо бросает, не глядя на меня, – половина сентября пролетела, а ты пропадаешь. Телефон где?

– Не знаю, – пожимаю плечами, отворачиваясь к окну.

Сбоку слышится тяжелый вздох.

Не трогает от слова совсем.

Пялюсь на пролетающий пейзаж, пока машина не тормозит около двери, впечатавшейся в память, как едкое вещество. Сердце предательски подпрыгивает и усиленно стучит в груди.

– Я уже не надеюсь на возвращение в твою голову разума, – говорит отец, заглушая мотор и открывая дверь, – но Верочка…

– Не называй ее так, – хриплю, сжимая кулаки, не имеешь больше права.

– Твоя мать больна, Руслан, – спокойнее произносит предок, уставившись в лобовой стекло, – анализы показали ухудшение. От лечения она отказывается.

– И?

– Поговори с ней.

– А сам?

– Меня Верочка не слушает, а тебя слишком любит, чтобы отказать, – переводит на меня взгляд, в котором, вместо привычного холода, теплится мольба, – Руслан, – он отворачивается, а у меня руки немеют от слова «ухудшение», в ее случае оно плачевно, – пожалуйста, найди слова, которые вернут прежнюю Веру.

3. Глава 3

Евангелина

– Как твои коленки, Лин? – тётя Оля заботливо затрагивает моё плечо, когда ставит чашку горячего чая рядом с тарелкой с панкейками, политыми мёдом.

– Нормально, – вымучиваю из себя улыбку и приступаю к поглощению самого вкусного завтрака.

К тому, что мамина подруга усиленно меня балует, я уже привыкла, поэтому не могу представить другого утра. Одни сырники с бананом чего стоят. Слюной можно изойти лишь от аппетитного вида, а уж от вкуса и вовсе тронуться умом. Тётя Оля очень старается сделать мою жизнь максимально привычной, хотя я сомневаюсь в этой затее, но и обидеть ее не хочу.

– Как в школе? – она присаживается на стул напротив меня и заправляет за ухо темный локон, выбившийся из прически.

– Нормально, – отрешенно пожимаю плечами, стараясь не вспоминать о том, как закончился вчерашний учебный день.

Мой трусливый побег можно было на камеру снимать и отправлять в юмористическую программу. Жаль, что спрятать разбитые коленки не удалось. Тётя Оля увидела и заохала, а мне пришлось скрыть часть правды. Запнулась, мол, с кем не бывает.