Алиса (та, что побывала в Стране Чудес) не признавала книжек без разговоров и картинок. Помня об этом, я постарался, чтобы в моей книге о внутреннем мире человека «Государство чувств» обязательно были картинки. Рисовать я не умею, и мои картинки получились в виде небольших фантастических рассказов-снов, рассказов-притч. Без них книга была бы скучнее. Здесь они выбраны отдельно. Не обязательно по ним догадываться, о чём написана большая книга. Сновидение и есть сновидение. А притча и есть притча.

Комната, куда я вошёл, была заставлена шкафами и столами, но в ней не было ни дивана, ни кровати. Посреди комнаты лежало расшитое покрывало, а на нём страдало существо. Что за существо, откуда оно взялось – это мне было неизвестно. То ли с летающей тарелки, то ли из другого измерения. Существо было тонким и полупрозрачным. Оно мерцало перламутровым светом, и ему было плохо. Заметив меня, существо замерцало немного ярче, но чувствовалось, что из него уходят последние силы.

Помочь мерцающему существу никто, кроме меня, не мог: мы были одни в комнате, в доме, а может быть, и в городе. Я рылся в шкафах, находил еду и лекарства, пытался укутать существо одеялами, чтобы его согреть, но всё это было не то. По мерцанию я понимал: не то, – но не мог понять, что же нужно. В доме стояла тишина, улица была пустынна, на чью-то ещё помощь рассчитывать было невозможно. Я притащил таз с водой для увлажнения воздуха, ставил пластинку с музыкой, включал вентилятор, калорифер, ионизатор, задергивал шторы, но всё это было не нужно.

Перепробовав всё, что мог придумать, я сел рядом. Может, его погладить? Я протянул руку, но почувствовал острые покалывания электрических разрядов. Это не была оборона: существо глядело на меня с надеждой и мольбой. А я ничем помочь не мог.

Мной овладело отчаяние.

Я склонился к мерцающему существу – и вдруг заметил, что словно отражаюсь в нем, в его груди: там виднелась моя крошечная фигурка, оцепеневшая в отчаянии. Но вот эта фигурка шевельнулась, встала, взглянула на меня, сидевшего неподвижно, и поманила меня к себе…

И я понял. Это существо просто ждёт меня, моего внутреннего внимания, моей любви – а я пытаюсь отделаться от него какими-то предметами. «Вот я здесь, с тобой», – подумал я, и тёплая волна нахлынула на меня. Существу становилось всё лучше и лучше, а мне – радостнее и светлее. Я заметил, что тело моё стало прозрачнее, и в груди виднелась крошечная фигурка мерцающего существа.

Мы поели, весело перекидываясь мыслями, и выбежали из дома на улицу, которая неожиданно оказалась оживлённой и многолюдной.

В зале было на удивление пусто. Никакой очереди нуждающихся в дружбе. Длинными рядами тянулись стойки, на которых, как пальто или костюмы, болтались на вешалках бумажные фигуры в человеческий рост. Лицом каждой фигуры была большая фотография, а вся остальная поверхность была покрыта текстом. Фигуры слегка колебались под медленными потолочными вентиляторами, рождая ощущение безмолвной терпеливой толпы, ожидающей невесть чего.

– Чего изволите?

Это был длинный отутюженный продавец. Лицо его выражало полнейшее равнодушие, а полусогнутая поза – величайшую угодливость. Целлулоидные глаза обежали меня с ног до головы, и продавец понимающе кивнул. Бесшумным скользящим шагом он подплыл к одной из стоек, выбрал несколько вешалок с фигурами и направился к плюшевой шторе, изогнувшись на мгновение в мою сторону:

– Пожалуйте в примерочную.

В комнатке за шторой не было зеркала, зато стояло кресло, в которое я был незамедлительно усажен. Продавец вывесил на дальней стенке одну из фигур. Лицо было приятное. Надписей было много, но я мог прочесть только две верхних, наиболее крупных: «НАДЁЖЕН» и «ОСТРОУМЕН». Продавец пододвинул мне поднос с биноклями. На каждом бинокле был указан срок: «Через 2 года»; «Через 5 лет»; «Через 10 лет»… Чем больше был срок, тем более мелкие надписи мог я различить на фигуре. Это означало, видимо, что через пять лет я пойму ранимость своего друга, а через десять – его внутреннюю сосредоточенность.