Я покинул коттедж в состоянии шока. Закурил. В морозном воздухе вращались мигалки машин скорой помощи. Рядом под углом к тротуару были припаркованы фургоны. Вокруг нас постепенно пробуждались другие коттеджи. Соседи в халатах выходили на крыльцо. Один полицейский в форме увел Ингрид, а другой пошел мне навстречу:

– Лейтенант, уголовка уже здесь.

– Кто их предупредил?

– Не знаю. Шеф группы ждет. Вон в том сером «пежо» в конце улицы.

Ошеломленный, я направился к машине, готовый получить первый, но далеко не последний нагоняй. Когда я поравнялся с «пежо», стекло водителя опустилось: за рулем сидел Люк Субейра, одетый в теплую куртку.

– Ну что, доволен собой?

Я онемел. От изумления у меня перехватило дыхание. Люк ничуть не изменился. Те же очки в тонкой оправе телесного цвета, те же веснушки. Только вокруг глаз появились морщинки, напоминавшие о прошедших годах.

– Садись. Обойди с другой стороны.

Я выбросил окурок и сел в машину. Внутри пахло табаком, холодным кофе, по́том и мочой. Я закрыл дверцу и только тогда обрел дар речи:

– Что ты здесь делаешь?

– Мы получили сигнал.

– Дьявольщина! Никто не должен был знать.

Люк покровительственно улыбнулся:

– С некоторых пор я слежу за тобой и знаю, что ты вышел на серьезное дело.

– Ты за мной следил?

Люк продолжал разглядывать улицу прямо перед собой. Медики, раздвигая заграждения, входили в коттедж. Полицейские в черных плащах, оттесняя проснувшихся зевак, натягивали ленту вокруг места преступления.

– Как там, внутри?

Я зажег очередную сигарету. Помещение наполнилось голубоватым светом, пульсирующим в такт вращению мигалок.

– Чудовищное зверство, – сказал я. – Бойня.

– Ты не мог этого предвидеть.

– А должен был. Дамочка нас обошла. Я ее не изолировал и…

– Ты просто неправильно определил ставки.

– Ставки?

– Брижитт Корален пришла к тебе вовсе не потому, что чувствовала угрызения совести или хотела спасти девчонок, а из чувства ревности. Она любила этого мерзавца. Ей нравилось, когда он над ней издевался, когда засовывал горящие окурки в промежность. И она ревновала его к девочкам, к их мучениям.

– Ревновала…

– Вот так-то, дружище. Ты плохо проработал этот круг зла. Он всегда шире, чем кажется. Со временем Брижитт Корален убила бы и собственную дочь, если бы Корален позарился на нее. – Он медленно выдохнул дым, цинично растягивая время. – Тебе следовало ее задержать.

– Ты пришел читать мне наставления?

Люк не ответил. На губах у него застыла усмешка. Из дома выходили криминалисты в белых комбинезонах.

– Я не терял тебя из виду, Мат. Мы шли одной дорогой. У меня был Вуковар, у тебя – Кигали. У меня Управление судебной полиции, у тебя – ОБПС.

– Какое управление?

– На улице Луи-Блан.

В ведении Управления судебной полиции на улице Луи-Блан были самые криминальные районы Парижа – XVIII, XIX и X, настоящая школа крутых парней.

– Одна дорога, Мат, которая ведет к одной цели: в Уголовную полицию.

– Кто тебе сказал, будто я перехожу в уголовку?

– Эти девочки.

Люк указал на мертвых детей, которых санитары несли к машинам скорой помощи. Серебристая пленка хлопала по носилкам, кое-где приоткрывая тело. Люк пробормотал: «Пусть без жизни я живу, / Избавленья все же чаю, / Смерти дo смерти желаю»[7]. Помнишь?

Аббатство Сен-Мишель. Запах скошенной в садах травы. Банка из-под сока, полная окурков. Хуан де ла Крус. Сущность мистического опыта. Поэт сожалеет о том, что не может умереть, чтобы постичь величие Царства Божия.

Однако эти стихи можно понять и по-другому. Мы с Люком часто говорили об этом. Настоящим христианам смерть необходима, чтобы уничтожить в себе того, кто живет без Бога. Умереть для себя, для других, для всего материального и воскреснуть в Memoria Dei