— Рустам, — впиваюсь ногтями в его руку, которая кружит по возбужденному клитору.

— Да, Кроха. Если бы ты знала, как я хочу тебя и каких трудов мне стоит себя сдерживать.

— Кончай, — как будто я ждала именно его приказа, отданного грубым голосом. Тело, сведенное сладкой порочной судорогой, разлетается на атомы, и в глазах вспыхивают фейерверки. Пальцы хищника ослабляют хватку не шее. Я падаю на стол, все еще подрагивая. Мой первый оргазм украл бандит, которого я боюсь и ненавижу всем сердцем.

— Мне больше не интересно, — прошептав на ухо, Зевс отстраняется, и мне становится жутко холодно до мерзких ледяных мурашек.

Резко поднимаюсь, желая высказать все, что думаю о самодовольном ублюдке. Мне послышалось, или он действительно меня сейчас послал?

— Зачем ты заставил пройти меня через унижения, если сразу знал, что не поможешь? — мы сцепляемся намертво взглядами.

— Кроха, оргазм — это не унижение. Это удовольствие. Тебе же понравилось. Я сам чуть не кончил от твоих сладких стонов.

— Да пошел ты! — выкрикиваю дрожащими губами, потому что трясет от гнева.

— Не плюй в колодец, а то вдруг напиться придется, — он громко смеется, так что мне хочется его придушить.

Трясущимися руками поднимаю трусы, не сразу нахожу платье. Ругаю себя последними словами. Безумно стыдно. Нельзя так играть с человеком. Я не кукла и не игрушка, которую, если и сломаешь, можно починить, а меня нет.

— Ненавижу тебя, — кричу в сердцах, а Зевс, прикурив сигарету, вальяжно восседает на кресле. На мои горькие слезы ему наплевать.

Монстр, безжалостное чудовище. Ему доставляет удовольствие, когда он унижает меня. Садист.

— Лысый, — громко крикнув, выпускает колечки дыма. Мне кажется, его забавляет моя злость. — Отвези ее домой. А то таким хорошим девочкам нельзя ходить одним по улице. Бандиты могут пристать.

После этих слов он встает и поднимается по лестнице на второй этаж. Вот так просто.

— Ненавижу, — снова кричу ему. — Умирать буду, но к тебе за помощью не приду.

Не знаю, зачем это говорю, ведь ему безразличны мои страдания.

Ненависть закручивается черным вихрем в груди, даже проблемы с отчимом отходят на второй план, и вспоминаю я о них, только когда лысый привозит меня к Олесе.

— Я хотела в полицию, но отчим сказал, что они в доле. Если сунусь, только хуже будет, — монотонно помешивая чай, смотрю в одну точку.

— Моральный урод, ненавижу его. Выгони на улицу, — стукнув кулаком по столу, Олеся заставляет меня вернуться в реальность.

— Мама истерику поднимет. Я пыталась с ней поговорить, но она считает, что он без нее пропадет. Не может она его бросить.

— И что же теперь делать? Оставайся у меня сколько хочешь, но бандюганы легко могут тебя найти в институте или клинике.

— Не знаю, Олесь. Но денег мне таких не заработать, а без квартиры оставаться тоже не вариант.

— Может, еще раз к Алиеву? Понятно, что мужик разозлился на тебя, вот и играет в кошки-мышки.

От упоминания ненавистной фамилии сводит скулы. Хочу вычеркнуть из памяти все, что с ним связано.

— Никогда, — твердо заявляю, мотая головой. Больше никогда я не подойду к нему.

— Машка, ну какая же ты дурочка. Ты такой шанс в жизни упустила. Сейчас бы как сыр в масле каталась, если бы ноги раздвинула перед ним.

— Не надо мне такого счастья, — потираю виски в надежде, что пройдет жуткая головная боль.

— Расскажи, у него огромный член.

— Фу, Олесь. Я не видела.

— А кончила, когда он тебя ласкал?

— Нет.

— Неужели было неприятно.

Никогда не признаюсь, что стонала и кончала, выкрикивая его имя. Это было порочно, неправильно, но очень сладко. Тело до сих пор помнит его прикосновения и при любом напоминании отзывается сладкой истомой.