– Куда едешь, Дьявол? Думал, уже не увижу тебя. Больше года прошло. Дракон все никак не угомонится? Все тащит девок к себе и тащит, да? А стручок его как не работал, так и не работает? Ахахаха!

Старый Гуюг налил кумыс в пиалу и смачно отпил, вытирая белые губы рукавом.

– Не твое дело, старый. Не лезь куда не просят и не отрежут то, чем болтаешь.

Он был не в настроении. Его раздражала и сводила с ума эта девчонка. Сам себя не узнавал.

– Дерганый ты какой-то, не в настроении. Обычно…

– Теперь необычно. Бери золото и заткнись. Не до тебя мне сегодня и не до сплетен твоих тупых.

– Слишком нос задрал предводитель шакалов!

Сгреб старика за шкирку и приподнял.

– Знаешь, как наказывают тех, кто много говорит в клане Турэгов? Я разрежу твой язык ровно напополам до самого корешка, до глотки. А потом выбью все зубы и будешь, как змея, жратву целиком глотать. Открой рот!

Дико замотал головой и зажал губы.

– Вот и заткнись! Не зли меня! Пусть принесут выпить и пожрать. Я голоден и хочу мяса… а женщине принеси сладости.

– У нас нет сладкого…, – запричитал старик.

– Найди!

И направился к юрте, за которой скрылась Хайртай…Имя-насмешка, имя-издевательство. Как по-русски, так и на монгольском. Какая, на хер, любовь. Разве она существует? Разве ее не придумали идиоты, чтобы называть ее именем каждую слабость или похоть? Любить можно только брата…или семью, и то, если она того стоит. Тархан любил Тамира, а с недавних пор привязался к Эрдэнэ и племянникам. Но никого ближе и роднее Беркута у него нет, никто кроме него, не делил с Тарханом мясо крысы и голодные боли в желудке. С Тамиром они встретятся ближе к пункту назначения.

Гэр*1 (юрта по-монгольски) для важных гостей был обтянут черно-белым войлоком и отличался от других простором и вышиной. Хотя для того, чтобы войти, все равно нужно было согнуться почти пополам. Подумал о том, что Хан, скорее всего, вполз бы сюда на четвереньках, и ухмыльнулся. Хотел бы посмотреть на эту картину. Распахнул полог и прошел в помещение. Здесь уже успели разжечь огонь, и в юрте витал запах волос и тела русской невесты Дракона.

Девчонка как раз мылась над тазом с водой, и когда он вошел, вскрикнула и прижала к себе снятую кофту. Тархан подошел к ней почти вплотную и невольно тронул ее плечо пальцами. Маленькая дрянь дернулась, и топазовые глаза подернулись дымкой ужаса. По всему телу проступили мелкие, крошечные мурашки. Отшвырнул ее руку в сторону, выдрал тряпку и, как заворожённый, тронул ладонью грудь, обвел полушарие, сосок, надавил на сам кончик и чуть не захрипел от прострелившего его возбуждения. Какого хера он творит! Надо остановиться, надо запретить себе даже смотреть на нее. За это могут четвертовать, содрать живьем кожу. Это сумасшествие – трогать чужую невесту, особенно невесту Дракона. Но как же ох*енно она пахнет. Как же трепещут ноздри от этого запаха, и колом стоит член. Так стоит, словно его сейчас разорвет от пульсирующей в венах спермы.

Маленькая, хрупкая, невинная и такая слабая. До боли в отвердевших и налитых яйцах хочется обхватить сосок горячими пересохшими губами. Мучительная страсть к этой…игрушке, вещи, почти собачонке Дракона. Ведь она умрет сразу после того, как станет понятно, что она не беременна. А именно так и будет. Хайртай…любовь, любимая. Надо дать ей другое имя…вместо этого, которое придумал ей когда-то.

– Ты знаешь кто я, Хайртай?

– Люба…, – шепчет тихо и упрямо.

– Ни хрена. Ты больше не Люба. Ты Хайртай, и то до момента пока хозяин не даст тебе другое имя.

– Вы…вы можете, пожалуйста, не трогать меня?

Попросила и закусила нижнюю губу. Невинная порочность, сучка, которая наверняка понимает, как это действует на мужчин. Ее прикушенная пухлая губа.