– И хруст французской булки, – саркастически заметил я. – А он, оказывается, романтик… Сентиментальный ворюга!

– Короче, – продолжала Мансурова, – сулил золотые горы, рисовал картины маслом, дорогим коньяком опаивал, и что самое интересное – я ему поверила.

– Надеюсь, в номера с ним не пошла? – спросил я.

– Ты знаешь, он не в моём вкусе, – с вызовом ответила она, – а за деньги или привилегии я с мужиками не трахаюсь – только по любви.

– Извини. Это была неудачная шутка.

– Так вот, милый мой, – сказала она строго, и я подумал о неизбежности ультиматума, – через три недели я улетаю к морю и начинаю там новую жизнь. Я не спрашиваю твоего совета или одобрения – я всё уже решила, но от тебя требуется только одно – решиться хоть на что-то в своей жизни… Либо отпусти меня и живи так, как ты хочешь, либо останься со мной и будь для меня мужем, для ребёнка – отцом, а для нашей семьи – опорой. Я не позволю тебе болтаться как дерьмо в проруби. Я устала от твоего эгоизма и безразличия. Мне нужен настоящий мужик, а не облако в штанах, как ты любишь повторять.

– Ну, Ленок, ты что-то совсем забурела, – простонал я, словно получил по заднице кнутом. – Что на тебя сегодня нашло? Критические дни месяца? Какие-то проблемы в «Малахите»? Ты чё на меня бочку катишь?! Мансурова, коней попридержи!

– А ты думай! Головой думай, а не головкой! – крикнула она и пошла стелить постель.

В тот день мы легли рано. Она сразу же отвернулась от меня к стенке и начала дёргаться всем телом, – это была какая-то странная особенность её организма в момент засыпания. Когда я услышал её равномерное отчётливое дыхание, то медленно выпал из-под одеяла и на цыпочках отправился в ванную. Там я вытащил из стиральной машины заветную бутылку… Водка была тёплой и противной, но пошла хорошо.

Сидя на толчке, я пытался представить наше будущее, но его смутные очертания постоянно терялись из виду. Мне было совершенно непонятно, чем я буду заниматься в «Югре». На ум приходило только две ипостаси: мальчик на побегушках в шоу-балете Елены Мансуровой или швейцар в петушиной ливрее с галунами, в атласном цилиндре, с вечно протянутой рукой, – и то и другое не подходило мне по возрасту: для мальчика слишком стар, для швейцара слишком молод.

Я понимал, что в первую очередь она убегает от меня: ей невыносима моя бесконечная ложь, моя двойная жизнь, моё безразличие и холодок, которым я постоянно её окутывал. В нашем провинциальном городишке слухи разлетаются моментально – она всё знала про мои гусарские похождения, она ставила мне прогулы по ночам, но никогда не устраивала истерик. Возвращаясь под утро, я находил её крепко спящей в объятиях плюшевого медведя. Отсутствие ласки и внимания никогда не выбивало её из колеи. Внешне она выглядела спокойной и уверенной, жила под девизом «keep smiling», всегда была одержима только работой и творческими планами, а всё остальное казалось ей второстепенным.

Я сделал ещё глоток и вспомнил с улыбкой, как однажды ночью с шумом завалился домой… Прямо в прихожей скинул все шмотки (в багровых пятнах моей и чужой крови), разделся до трусов, прошёл к холодильнику и прямо из горла накатил грамм двести водки. Потом я принял душ, прошел в комнату, где спала Мансурова, включил верхний свет, достал из шкафа свежее бельё, джинсы, футболку, кофту, оделся во всё чистое. Перед тем как выключить свет, я долго разглядывал спящую жену – она даже не шелохнулась, так и продолжала пыхтеть в обнимку с моим плюшевым дублёром, сладенько причмокивая во сне, и только маленький слюнявый пузырёк надувался в уголке губ.