– Лагари рассказал тебе, что случилось?

– Да.

– Я хочу встретиться с генералом Хэмстедом.

Курт помолчал.

– С чего ты взяла, что за этим стоит именно он? Он не единственный военный в мире. Тебе кажется, он сдал тебя маркизу, так? Вот ты себя и накрутила.

В таком случае Джош и Ронни мертвы из-за него.

– Генерал мог догадаться о моих способностях. В Сан-Франциско сложилась… ситуация, когда он мог понять… Я почти уверена, что он догадался или ему кто-нибудь рассказал, и у него было три года, чтобы накопать информацию. Я хочу знать его планы.

– А если это не он? Как ты объяснишь Его Светлости встречу королевы Этерштейна с американским генералом? А канцлеру?

– Если военные действуют заодно с веитами, это конец! Как бороться с невидимым врагом, у которого есть армия? В Этерштейне армии нет.

Я глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы успокоить панику.

– Давай я начну с проверки его лаборатории, – миролюбиво предложил Курт. – Придется опять лететь в Сан-Франциско.

– Нет, отец и так недоволен, что ты часто в отлучках. Пусть Лагари слетает, как освободится. А ты организуй мне встречу с Хэмстедом. Неофициально. Без протокола и лучше вообще подальше от Холлертау. Или хотя бы телефонный разговор.

– Тереза, – он тяжело вздохнул, – я обещал твоей матери, что буду защищать тебя от опасностей, но как защитить от упрямства, ума не приложу.

– Просто выполни приказ!

Курт вздохнул и помолчал.

– Нужно копать дальше историю с ножом. Наверняка его забрал Брук и продал на черном рынке. – Он подошел ко мне и тоже уставился в парк.

Нож Келли пропал три года назад, в тот самый день. Только Брук, приспешник Виктора, видел, что случилось, и мог забрать нож. Вопрос: зачем? И куда он его дел?

– Нож – отличное оружие шантажа, – мягко, но настойчиво выговаривал Курт. – Если его хранили правильно, на нем остались улики. Представь заголовки газет «Королева убила конкурента на трон». Если против тебя решат действовать так, ты долго не отмоешься. Немногие готовы играть в эту игру против королевы, поэтому очень вероятно, что тот, кто решит им воспользоваться для шантажа, и есть наша цель.

Все три года я боялась каждой статьи в газете, каждой новости по телевизору и каждого блогера. Часто говорилось и писалось будто не обо мне: описывался мой вкус по платьям, которые выбирал стилист; обсуждались мои политические убеждения после того, как я зачитывала по бумажке текст, который написала пресс-служба; сообщалось о моих личных предпочтениях после того, как я на пять секунд останавливала взгляд на каком-нибудь молодом человеке. Это была я ненастоящая, и сейчас на секунду даже полегчало от мысли, что о ноже, которым я убила Виктора, станет известно, и газеты в кои-то веки напишут правду.

– Ты уже больше года его ищешь. Результата нет. И если, по твоим словам, Орден обо мне не знает, то нож им не нужен.

– Изначально он мог быть и политической уликой…

– Но за три года никто ее не использовал. Это, скорее всего, тупик. А генерал может что-то знать. Это зацепка.

Курт смотрел на меня с какой-то смесью тревоги и возмущения, хмурился и раздумывал.

– Прости, что втянул тебя в это. Ты желала знать правду, но я не хочу подвергать тебя опасности. Ты не сможешь спасти всех, и мы будем терять людей. В случае с тем студентом из Австрии нет твоей вины, ты сделала все, что могла. Иногда люди не хотят, чтобы их спасали. Мы с тобой дали шанс на новую жизнь пятерым, а за предыдущие двадцать пять лет я помог нескольким десяткам носителей. Это неплохой результат.

– Это капля в море.

Двор под окнами совсем исчез в тени: и полянка, на которой обычно играл Рик, и пестрые клумбы. Свет замер на верхушках каштановой рощи последним напоминанием о прошедшем дне. Завтра начнется новый, и он будет лучше, чем сегодняшний, потому что я узнаю что-то еще, придумаю, как быть, сделаю что-то важное: для страны, для носителей.