День рождения королевы считался национальным праздником, и парадные шествия планировались по всей стране: самое крупное в Далленберге – столице, поменьше – в других городах. В Лангдорфе же, ближайшем городе к Холлертау, частью шествия была сама королева. На шествии в прошлом году я провела три часа на платформе, медленно движущейся через город, махала рукой и беспрерывно улыбалась, пока не свело мышцы. Без эмпатии тот день стал удивительным опытом: я не отвлекалась и наслаждалась красотой Лангдорфа. Когда и почему пропала эмпатия, я умудрилась проворонить: просто как-то раз проснулась чудесным солнечным утром и поняла что ее нет. Возможно, уже давно – в то утро я не смогла вспомнить, когда пользовалась ею последний раз. Все время съедали учеба, новорожденный, новые обязанности и попытки не думать о прошлом.

– Послушай, по поводу Курта.

Так и знала, что рано или поздно отец вмешается.

– Он слишком часто берет отгулы. Если у его племянника такие проблемы в Сан-Франциско, может, тому стоит вернуться к матери в Стокгольм? Туда Курту добираться гораздо ближе.

От испуга в горле пересохло, я шагнула на следующую ступеньку и еле выдавила:

– Его племянник не мой подданный. Я не могу указывать ему, что делать.

– Но можешь указать Курту. – Отец нагнал меня по лестнице. – Он твой личный телохранитель и находится на королевской службе.

– Я не буду указывать Курту, как ему общаться со своей семьей.

Мы молча миновали лестницу. Стражники распахнули перед нами двери. Я украдкой вытерла о платье вспотевшие ладони и ринулась в сумерки прохладного коридора, только чтобы не смотреть отцу в глаза. Он вполне способен раскусить ложь.

– Я понимаю твое отношение к нему…

Пришлось шагать медленнее, чтобы отец за мной успевал.

– …но для охраны существует ряд правил. Я пошел тебе навстречу, когда ты настаивала на его кандидатуре, ведь тебе кажется, что он много для тебя сделал…

– Кажется? – От возмущения потемнело в глазах, я остановилась и обернулась. – Ты уверен, что мы об одном и том же Курте?

Отец удрученно покачал головой. Он не мог простить Курту то, что он помог мне сбежать из Портленда – подделал несчастный случай на дороге, подменил ДНК и зубную карту, снабдил фальшивыми документами, а три года назад возник в Холлертау и принес «плату за вход». Тогда эмпатия еще работала, и я знала, что Курт был предан моей матери – ее смерть стала для него личной трагедией. Теперь у него осталась только я, если не считать сестру и племянника, и к моей защите он относился ответственно.

– Знаю, мы условились молчать, и я тебя поддержал, хоть и не согласен. Но пусть Курт Бирих не думает, что получил индульгенцию и теперь может нарушать правила.

У меня задрожали руки, и я сжала кулаки. Курт нарушал правила по моей просьбе, и то, что он делал, уж точно не понравится никому. Даже мне не нравится, но как отказаться? Перестану, и это меня не просто ранит, а убьет.

– Это шантаж?

– Боже мой, Тереза, конечно же нет! – Отец возмущенно отстранился. – Но ты слишком ему доверяешь.

– Хорошо, что мне есть кому доверять.

Пяти секунд наблюдения за обескураженным лицом отца хватило – тема с Куртом закрыта до следующего нарушения. Значит, придется быть осторожнее.

У входа в Голубую гостиную, где накрыли обед с фрау Бадер, ждала целая свита из секретариата и пресс-службы. И Курт. Он едва заметно кивнул, дескать, все в порядке.

– Ваше Величество, садовник из Лёф прибыл, – сообщила Катарина, – и уже приступил к работе.

– Отлично! Пусть не торопится. Все должно быть идеально.

– Конечно, Ваше Величество. Вы не желаете переодеться к обеду?