Невольно я вспоминаю кличку Зарипова – Косоротов: говорят, в бытность простым опером он отличался рукоприкладством. Помнится, такой себе Яков Борзовец, в прошлом боксер, а ныне – темный тип, обоснованно подозреваемый в разбойных нападениях на нуворишей и базарных торговцев, но вывернувшийся от тюрьмы из-за недостатка улик, расписывал в слезных жалобах, что Зарипов якобы натягивал на голову ему, Борзовцу, противогаз, продевал колени между схваченных наручниками рук, крепил бейсбольной битой и в таком положении подвешивал между двумя письменными столами. Эта экзекуция не без издевки называлась у оперов «покачать на качелях». Тогда Зарипову изрядно потрепали нервы мои, прокурорские, но доказать ничего не удалось: возможные следы экзекуции ко времени проверки сошли на нет, а свидетельств в пользу заявителя в недрах управления внутренних дел, естественно, не нашлось. С тех пор Зарипов был прозван за глаза Косоротовым, со мной по возможности стал ласков и внимателен, а массивную золотую печатку, которой якобы стучал по затылку Борзовцу, приговаривая: «Стук-стук, кто там?» – раз и навсегда снял с крепкого волосатого пальца.

В душе я подозревал, что так оно и было на самом деле, и даже видел впоследствии эту самую биту за шкафом в кабинете Зарипова, но мало ли что я видел на своем веку!..

И вот мы идем, как два давних приятеля или, по крайней мере, два хороших знакомца, улыбаемся, травим о том о сем, – два здравых и в общем-то незлых человека. А между тем где-то в недрах управления, подвешенный на бите, быть может, исходит слезами и мочой какой-нибудь очередной подозреваемый, но вовсе не значит, что виноватый…

– Николаевич, скажите, как пресно мы живем! – без всякого перехода впадает в философию Зарипов. – Вот вы немного рыбак, немного охотник, когда вы в последний раз брали удочку или ружье? Так-то! А ведь в вашей конторе есть еще выходные… Суббота, гуляете по бульвару, не знаете, куда себя деть, а на мне после оперативки задач – как блох на собаке.

«То-то ищешь, с кем выпить! – думаю я, ухмыляясь. – Смотри-ка, задачи он выполняет!»

– Может, оформиться на пенсию, купить лодку, пожить для себя? В конце концов выслуга позволяет… Ехал вчера мимо Тетерева – рыбаки, свежий воздух, красота! Честное слово, иногда завидую. Но как подумаешь: один на один – с женой, и так каждый день… Бр-р! Уж лучше я на оперативку!

Мы останавливаемся возле памятника Пушкину и какое-то время молчим. Зарипов сосредоточенно роется в карманах, шуршит сигаретами, прикуривает от зажигалки. Масличные зрачки его, пятью минутами ранее, когда травил о Лосе с Курбатовым, казавшиеся по-человечески искренними и открытыми, становятся непроницаемыми, прикрываются выпуклыми, как у хамелеона, веками, и он становится похож на бесстрастную восковую фигуру из музея мадам Тюссо.

– Кстати, Николаевич, я снова поменял номер мобильного. Так, на всякий случай. И вам советую – раз в месяц-другой, во избежание… А? – Он покашливает, с усилием всасывается в притухшую сигарету, и при этом лицо его сморщивается, приобретает страдательное выражение ипохондрика; затем заглядывает мне в глаза. – Лишние люди отсекаются, кому сдуру или по пьяни засветил номер. Кроме того, в стране скоро выборы, борьба с коррупцией не прекращается ни на миг, а конкурирующая фирма не спит…

Мы оба, не сговариваясь, смотрим в ту сторону, где за поворотом, в каких-то пятидесяти метрах от противоположной стороны бульвара, таится бело-голубое здание со старомодным лепным фасадом – управление службы безопасности, в обиходе называемое нами «тройкой».