Генерал Гогендорп пишет мне, что татарам не терпится встать под мои знамена; в этом деле нужно подвигаться вперед. Можно запросто создать из них полк, если в наличии имеются 1000 людей и 1000 лошадей. Вообще не пренебрегайте никакими средствами заполучить кавалеристов, не жалейте денег. Поторопите также Великое княжество Литовское и Варшавское герцогство, чтобы они прислали людей и лошадей в полк польских шеволежеров моей Гвардии под командованием Красинского. Я хотел бы довести этот полк до 1500 сабель, а он до сих пор малочислен. Чем занята мелкая шляхта? Я написал вам вчера, чтобы вы трясли правительство Варшавского герцогства, заставляя делать что-нибудь для пополнения кавалерии и пехоты. Я также рекомендовал вам написать всем союзникам, чтобы присылали рекрутов и лошадей. От прусских полков, находящихся здесь, ничего не осталось. Что мешает Пруссии их пополнить? То же относится к саксонским полкам. Действуйте в этом направлении, пусть мои послы проводят совещания и постоянно этим занимаются.

Мне незачем напоминать вам о том, что с формированием девяти полков следует поспешить. Литва должна понять, что от формирования этих полков зависит ее спокойствие. Если бы они проявили больше усердия, то у них были бы сейчас 3–4 тысячи человек у Дриссы, которые препятствовали бы вылазкам казаков, столько же близ Бобруйска и столько же у Минска, и во всём Великом княжестве Литовском воцарился бы покой.

Наполеон».

Окопаться и ждать француза? Здесь? Между двух рек спереди и с густым лесом сзади? Позиция невыгодная, тактика неверная, и…

– Ваша позиция под Фридландом была хороша для вас, а я доволен своей, – оборвал Кутузов Беннигсена, даже не повернув носа в его сторону. – Здесь мы и останемся, ибо тут я командую и отвечаю за всё.

Арьергард, утомленный недавней схваткой, занял высоты у села Тарутино, раскинувшегося по обе стороны Старой Калужской дороги. Вдоль берегов Нары и впадающей в нее Истьи фельдмаршал приказал строить эскарпы, флеши, люнеты, делать засеки в лесу, расположив войска в четыре линии. Шарканье лопат и звонкий стук топоров перекликались с гулом пушечной пальбы и сабельным звоном: генерал Милорадович отражал атаки неприятеля, который пытался овладеть высотами, заходя то с одной стороны, то с другой, но везде встречая отпор, так что генерал-майору Шевичу даже удалось продвинуться несколько вперед на правом фланге: его уланы бросились вперед, притупив свои пики о французские кирасы, в то время как егери полковника Карпенко прокладывали себе путь штыками. К вечеру неприятель отступил и стал лагерем неподалеку.

В шинели и белой фуражке Кутузов стоял возле крайней избы в деревне Леташевка, которую выбрал себе под квартиру, и смотрел на проходившие по дороге полки, направлявшиеся кто на левый, кто на правый фланг. (Беннигсен, занявший избу напротив, не выходил оттуда, делая вид, что занят важными делами.) Молодой офицер-артиллерист ехал на лафете – должно быть, ранен слегка или контужен. Верховой офицер держал за ноги живого зайца, извивавшегося в его руке.

Бабье лето! Слава тебе, Господи, кончились дожди. Вечер ясный, погожий, воздух мягкий, дышится легко. Даже глаз сегодня не болит. Фельдмаршал смотрел на офицеров без эполет и шарфов, в грубых плащах и мятых фуражках, на солдат в потертых шинелях и мундирах, перехваченных пожелтевшими и побуревшими, давно не белеными портупеями, – не до красоты сейчас. Кое-кто еще был в летних форменных панталонах, но большинство ходили в чём попало – в брюках, и белых, и пестрых. А вот это уже нехорошо: брюхо себе ночью застудят – начнутся горячки и лихорадки. Пусть-ка умельцы первым делом садятся портняжничать, сукна с собой привезено довольно. Жаль, конечно, что столько добра пожгли да в реке потопили…