Когда девушка проходила по двору, за ней увязалась какая-то бездомная собака и не отставала до самого подземного перехода. Хотя пёс производил не самое приятное впечатление – свалявшаяся, местами вырванная грязная шерсть, глаза в разные стороны, нестриженные когти, которые стучали об асфальт не хуже лошадиных подков, – Еву не особо смутило его появление. Она никогда не боялась бездомных собак, и даже такой облезлый и явно не в себе пёсик не произвёл на неё должного страха, а скорее сочувствие.

  Уже подходя к шоссе, по которому летели со скоростью ветра автомобили всех мастей и пород, а точнее марок, Ева наконец-то почувствовала что-то неладное, а именно чей-то испепеляющий взгляд, который буквально прожигал дырку в её спине. Девушка резко обернулась и внимательно осмотрела пустынное пространство между двумя новостройками – никого. Спящие машины по бокам узкой проезжей части, спящая детская площадка, напоминающая оазис между мёртвыми искусственными скалами, спящие магазины в первых этажах, спящее всё, и всё-таки чей-то цепкий, смутно знакомый взгляд наблюдал за ней, оставаясь невидимым. Подними Ева глаза чуть выше, то непременно увидела бы стоящего в тёмном окне Бесовцева, который с непривычной для себя задумчивостью следил за девушкой и вившейся рядом с ней собакой, однако Ева так никого и не заметила. Увязавшийся пёс призывно и громко гавкнул, на что девушка, повернув голову в его сторону, смерила собаку спокойным, но немного недовольным взглядом и, несколько мгновений думая о чём-то своём, быстро исчезла в подземном переходе.

  Ева уже давно скрылась из поля зрения, а Бесовцев всё стоял и отсутствующе смотрел в одну точку, ковыряя заусенцы на тонких пальцах, что говорило об успешно идущем мыслительном процессе. Сложенные в позе Наполеона руки в отблеске уличных фонарей казались белыми, словно лист бумаги, а волообразные глаза с непонятного цвета радужкой почти чёрными. Темнота кухни, в которой находился Бесовцев, и свет улицы, проникающий сквозь стекло практически осязаемым туманом, мягко контрастировали, отчего худоба его лица была заметна ещё сильнее, а скулы становились такими острыми, что о них можно было порезаться. При этой мысли уголок его рта слегка приподнялся; чтобы подтвердить свою догадку, Бесовцев вынул из кармана брюк небольшой лист бумаги и провёл им по щеке: бумага распалась на две части, будто её разрезали ножницами.

– Она не боится бродячих собак? – спросил Саваоф Теодорович, наблюдая, как половинки медленно сгорают в воздухе.

– По всей видимости, нет, – тихо шикнул Бесовцев, когда дёрнул очередной заусенец. Мужчины понимающе переглянулись между собой и снова принялись наблюдать за бездомной собакой, которая, не решившись спуститься вслед за Евой в подземный переход, растерянно переминалась с ноги на ногу у самых ступенек. Вдруг в неё словно вселился бес: она истошно завыла, защёлкала пастью, пытаясь схватить кого-то невидимого, задёргалась, и со всех концов района послышался истеричный ответный вой. Саваоф Теодорович и Бесовцев довольно улыбнулись.

– Давай, ты первый, я за тобой, – шепнул Саваоф Теодорович, подталкивая в спину своего друга, к которому снова вернулось косоглазие. Бесовцев настежь открыл окно, ловко взобрался на подоконник и без каких-либо сомнений прыгнул наружу с высоты двенадцатого этажа, а ещё через секунду по двору бежала огромная бешеная собака. Саваоф Теодорович проследил, как она добралась до уже начавшей собираться стае, коротко усмехнулся, когда пёс завертелся волчком в попытке поймать собственный хвост, и вдруг, обернувшись большим чёрным вороном, тяжело взмахнул крыльями и вылетел через открытую раму.