Еще одним крепким орешком для схоластики стала задача примирения теоретических построений и практического опыта. Медики, а также и оптики (в те времена оптика считалась разделом геометрии), уже понимали, что в их деле мало чему можно обучить одними лишь речами. Аверроэс настаивал, что врачу нужно совмещать в своем образовании, как изучение теории, так и практические занятия. Однако во Франции победа доминиканцев над аверроистами ставит крест на научном признании важности эмпирического опыта. Если даже Откровение можно постигнуть одним разумом, то уж оптику и медицину – тем более!

Однако английская научная школа в лице оксфордских профессоров Роберта Гроссетеста и его ученика францисканца Роджера Бэкона решается дать бой на этом поле. Их позиция вполне ясна: логических аргументов недостаточно, необходима проверка опытом. Гроссетест пишет труды по математике, оптике и астрономии. Бэкон занимается химией, физикой, оптикой, медициной, криптографией, разоблачает суеверия, прогнозирует появление многих технических приспособлений, обосновывает необходимость математизации всех наук. В своих работах он яростно критикует бесплодность схоластики, осуждая невежество ее авторитетов: Альберта Великого и Фомы Аквинского.

Это борьба не остается незамеченной – Бэкона обвиняют в ереси и на долгие годы сажают под арест. Когда заключение все же заканчивается, он и его последователи-францисканцы отважно продолжают развивать свои взгляды.

Но решающий удар по схоластике со стороны эмпиризма будет нанесен еще нескоро.

Пока же, в конце XIII века, схоластика пребывает в зените своего могущества. Интеллектуалы средневековья не могут противостоять главному искушению эпохи – возможности стать европейской технократией. Они занимают почти все самые высокие посты и должности: епископов, советников, министров. Университетская корпорация всерьез рассчитывает встать выше короля и Церкви. Уже известный нам Роджер Бэкон настаивает, что именно совету лучших профессоров предстоит руководить христианским миром. Обладатели докторских степеней действительно добиваются равенства с рыцарями и даже получают право носить оружие. Теперь магистр – не просто глава университетской мастерской, но благородный господин, воспринимающий студентов почти как вассалов.

Интеллектуалы XII и XIII веков мечтали о том, что свободные искусства станут полезными для механических. К XIV столетию их чаяния разбиваются о высокомерие возвысившихся мэтров. Гордые доктора больше не желают стоять рядом с презираемыми ремесленниками, схоластика надменно отвергает физический труд и практический опыт. Особенно это станет заметно на примере академической медицины, которая принципиально отказывается знать что-либо об умениях народных врачей: цирюльников, аптекарей, хирургов или повитух.

Между миром науки и миром техники воздвигается непреодолимая стена. На несколько веков Европа лишается интеллектуалов-тружеников.

Одновременно с этим в начале XIV века эпоха процветания на Западе сменяется периодом потрясений. Серия неурожаев приводит к Великому голоду и множеству смертей. За голодом приходит Чёрная смерть, унесшая еще треть европейского населения. Устоявшиеся общественные отношения рушатся, повсеместно вспыхивают крестьянские восстания. Положение усугубляют Западный поход монголов и Столетняя война. Начинает чувствоваться острая нехватка сперва серебра, а затем и золота.

Все перечисленное способствует стремительной перестройке социального и экономического укладов. Рабочих рук не хватает. В западной Европе крестьяне получают личную свободу, а рента все более обретает денежную форму. На руинах феодального мира появляются централизованные государства. Финансовые ресурсы городов становятся источником средств на содержание королевских армий, а обложенные налогами городские ремесленники стремительно беднеют. Мятежные аристократы-рыцари ничего не могут противопоставить ручному огнестрельному оружию, артиллерии и наемной пехоте. Однако многие представители старых дворянских и религиозных, а также новых буржуазных элит с радостью поступают на службу к государям, становясь придворными и чиновниками. Политическая власть лишь укрепляет их экономическое могущество.