Лиза изучала ее долгим взглядом, пытаясь понять, стоит ли вообще отвечать на этот вопрос. А потом перед ее глазами всплыли картины ее недавнего отчаяния, когда истекали последние часы приема груза от Крииков, и никто ничего не мог поделать. Она также твердила себе эти вопросы: «Почему я не могу ничего придумать? Как решить эту задачу? Что я могу?», и она увидела себя в глазах своей собеседницы.

– Перестань пытаться понять и начни делать, – отозвалась Лиза, – тебе нужен смысл? Ты хочешь знать все? Не получится! Чтобы ты не знала о нас и о Приоре, этого никогда не будет достаточно, всегда будут загадки. – Майор наклонилась ближе к Айрин, которая внимательно ее слушала, и всмотрелась в ее лицо. – Знаешь, когда у меня накапливается много дел, и я не знаю, за что хвататься, я просто беру первое попавшееся и начинаю работать. И список задач начинает таять.

Айрин смотрела на нее так, будто видела впервые, а ее слова были криком. Но не ее она видела, перед ней пролетали ее слова, как птицы, круг за кругом клюющие за волосы. Она хотела закричать, заплакать, забиться в угол и умереть. Она не видела своего места в этом мире, рассталась с иллюзией, что сможет принять себя в нем, и отпустила в эту самую секунду попытки стать частью истории Приора.

«Делать?», спрашивала она себя. «Что я могу сделать? Как я вообще могу? Этот мир принадлежит не мне, а им. Они и должны что-то делать». И сама мысленно дала себе пощечину. Да, она страдала, она волновалась и боялась, она шла за ними, отвечая по пути на их вопросы или отказывая им в ответе. Но сделала ли она хоть что-то за то время, что провела здесь?

– Но разве я могу что-то сделать? – почти шепотом начала девушка. Ее глаза были обращены к Лизе, руки сжаты в кулаки на коленях. Она выглядела как натянутая струна, вот-вот готовая лопнуть. – Какое я имею право что-то предпринимать?

Айрин вдруг вытянулась, встав с ящика, и обратилась, словно ко всей Вселенной:

– Кто я в этом мире? Лишь наблюдатель… без права даже поделиться тем, что знаю.

Ее взгляд проходил сквозь отсеки Приора, через обшивку, рассекал пустоту космоса, обгоняя кометы и огибая звезды. Он летел от Галактики к Галактике, не замечая ничего вокруг. Лизе казалось, что девушка уже не здесь, а где-то очень далеко. Она не могла признаться в том, что хотела обнять ее в тот момент, потому что видела жгучее одиночество в ней, которое никто не мог заполнить. Она никогда даже не задумывалась над тем, каково это, когда весь твой мир исчезает, и вместо него тебя заталкивают в новую реальность. Когда Вселенная дает тебе такого пинка, от которого ты, пересекая пространство и время, влетаешь со всего размаху и бьешься головой о новый мир? Каково это – проснуться и увидеть рядом тех, кого ты никогда не видел раньше, кто для тебя был лишь смутными воспоминаниями, плоскими двухмерными картинками? В ту секунду, когда Айрин стояла, всматриваясь голодными от одиночества глазами в иллюминатор, Лиза вдруг ей поверила, потому что нельзя было сыграть то, что она видела перед собой в этой стройной фигуре и зеленых глазах. Превозмогая свое нежелание признаться себе самой в собственных мыслях, Лиза поднялась и встала рядом с ней, словно пыталась увидеть то, что видела Айрин. Неуверенным движением девушка коснулась плеча той, кому до этой секунды не позволяла себе верить, и заговорила:

– Наблюдателем ты была раньше, а теперь ты тоже часть этого мира, – голос Лизы был тяжелым и густым, как вода в илистом озере, но уверенным и сильным, – ты теперь сама решаешь, на что имеешь право, а на что нет.