Тогда почему он не внес пункт о неразглашении?

Вопросы остаются открытыми; телефонный звонок прерывает мои размышления.

– Доброе утро, Долорес, – слышу бодрый голос доктора Коннора. – Вашего брата перевели в отдельную реанимационную палату, к нему можно будет зайти.

Боже… Всем телом чувствую, как напряжение, которое окутало меня со звонком доктора, частично падает на пол с характерным звуком. Не таким громким, как можно было бы ожидать, но все же это слышно. Мысленно.

К Адаму меня почти не пускали, только однажды, и то когда он уснул. Операция сложная, нас ждет тоже непростая реабилитация. И я к этому была готова. А вот Адам… После пережитого должно стать легче нам обоим.

– Отличные новости, док. Сейчас к нему можно подъехать?

На том конце провода молчат пару секунд, слышится шуршание бумаг, а потом отвечают:

– Я договорюсь, чтобы вас пустили раньше часов для посетителей.

– Спасибо, доктор Коннор! Я скоро приеду!

Он что-то еще говорит, но я почти не слушаю. Быстро надеваю толстовку, джинсы, беру со стола ключи и выбегаю из общежития. К тому, ради кого я согласилась на авантюру с эскортом и подписала договор о продаже своего тела на целый месяц.

Не обращаю внимания на веселящуюся толпу вокруг, на приближающийся дух Рождества, на украшенные улицы Лондона. Даже на снег, который сыпется на голову так некстати. Бегу к брату. К своему родному человеку. К тому, кто сможет отвлечь от неправильных мыслей. От воспоминаний, которые не должны отложиться в памяти.

Хочу зайти по дороге в магазин за нашим любимым печеньем, но вовремя вспоминаю, что доктор Коннор, скорее всего, его отберет. Поэтому такими же быстрыми шагами иду по коридору, но уже не в знакомую палату, а чуть дальше – в реанимацию.

– Привет больным!

Адам лежит в своей кровати, еле выговаривая слова. Голова перебинтована, лицо такое же бледное, каким я запомнила его в последний визит, а вот во взгляде таится маленькая толика радости, которую я не видела уже долгие месяцы.

– Ага, и тебе, детка!

Ну и язвительность никуда не делась, как же я могла об этом забыть. Пропускаю мимо ушей дурацкре прозвище. Не сейчас.

– Доктор Коннор сказал, что тебе уже легче, – сажусь рядом с братом на стул, гляжу на бесконечные прозрачные проводки, тянущиеся от его рук к системе.

– Как видишь, в операционной не умер.

– Не неси ерунду! Я переживала, между прочим. Все о тебе спрашивали.

– Кто?

Зря сказала. Зря вообще эту тему завела. Потому что одногруппники за его жизнью не следят, не спрашивают, как себя чувствует мой брат, а Эндрю стало плевать, как только он попал в больницу в тяжелом состоянии.

– Миссис Томпсон очень интересовалась твоим здоровьем, – внезапно вспоминаю разговор с деканшей. Стараюсь натурально улыбаться, но это сложно сделать, когда ты под прицелом родных глаз, готовых вот-вот раскусить твою наглую ложь.

– Молодец. Ей тоже привет. А врать ты не умеешь.

– Прости, я…

– Забей, – отмахивается свободной от капельницы рукой. – Ты мне лучше скажи, откуда деньги на операцию?

– Я же говорила, банк одобрил кредит.

– Так просто? Ты и до этого обращалась, но одобрение не получила. Так откуда деньги?

Страх охватывает меня в свой кокон. Проходит от пяток до кончиков волос. Чувствую его каждой клеточкой, каждой мышцей. Воздухом. Он витает вокруг, и Адам улавливает этот страх в моих глазах, как бы я мысленно ни умоляла Всевышнего о защите. О том, чтобы Адам не распознал, чтобы не понял, на что я пошла ради него. Хотя бы сейчас.

– Ну…

– О, мисс Браун, вы быстро пришли. Доброго дня.

Фух! Спасибо, доктор Коннор! Если бы вы знали, как вовремя появились здесь! Наверное.