– И никто ничего не видел? Не слышал?

Малышев отрицательно качнул головой.

– Ценности пропали?

– Вы имеете в виду личные вещи?

– Именно.

– Да, пропали. Портфель. Хороший портфель. Тёмно-коричневого цвета. С двумя замками. Стилизация под крокодиловую кожу. Объёмный. С тремя отделениями. Василию Трифоновичу его из ГДР привезли, кто-то из знакомых. Часы «Сейко», импортные, с серебряным браслетом. Кошелёк с деньгами…

– Денег было много?

– Старший лейтенант Козлов утверждает, что в тот день Василий Трифонович при себе имел не более пятидесяти рублей.

– Кто такой Козлов?

– Руководитель отдела связи. Секретарь партийной организации управления.

– Лейтенант – и секретарь? – удивился Глебский.

– Демократия, – отозвался нехотя Малышев. – Всё по Уставу.

– Что ж, бывает. Раз вы его сами выбрали. А откуда старшему лейтенанту Козлову известно о деньгах?

– Козлов и Иванов делали совместные покупки в нашем буфете, – неторопливо ответил Малышев.

И вообще майор вёл себя спокойно и невозмутимо. Подполковник тут же отметил сей факт и занёс его в свою «книжку памяти».

– Пятьдесят рублей? Неплохая сумма, – вновь послышался голос Хохлова. – Хватит не только погулять, а ещё и дня три хорошо похмеляться.

На этот раз Малышев был вынужден согласиться с капитаном.

– Ладушки… – Андрей Сергеевич приподнялся со стула. – Что Иванов обычно носил в портфеле?

– Да кто ж его знает? Может бумаги. А может, продукты.

– Убитый имел привычку брать документы домой? – Следователь тут же ухватился за последние слова майора.

– Не могу знать! – Малышев замялся. – Лично я никогда не видел, чтобы он что-то выносил из кабинета. А так…

– Секретарь что говорит? Впрочем, ладно, сам с ним чуть позже пообщаюсь. Почему Иванов покинул управление в первом часу ночи? Это в связи с последними событиями?

– Да нет. Товарищ полковник постоянно уезжал со службы последним. Говорил, московская привычка.

Глебскому о данной привычке было хорошо известно. Она зародилась в чиновничьем аппарате столицы ещё при Сталине. Вождь любил работать по ночам. Того же требовал и от подчинённых.

– У нас в тот день, – между тем продолжал Малышев, – была вечерняя «летучка». Почти до 22.30. Разъехались часов в одиннадцать. Он, судя по всему, задержался.

– Ну да, если его харчевали в буфете, то здесь не только ночевать, жить можно. Пирожки небось с капустой покупал?

– Сомневаюсь. – Малышев слегка улыбнулся. Майор с трудом мог себе представить вальяжного, пахнущего дорогим одеколоном Иванова с общепитовским пирожком в руке. – В буфет в тот день балык завезли. А по поводу пирожков… Я ни разу не видел, чтобы Василий Трифонович питался в буфете.

– Ого! – воскликнул из своего угла капитан. – Балычок! Шикарно живёте!

– Впервые за четыре года, что я здесь служу. – Малышеву не нравилось, какое направление начинает принимать разговор. А ещё более ему не нравился выскочка капитан. – А так нам выделяют то, что полагается. Как всем.

Глебский взял в руки пальто, принялся одеваться.

– Портфель, естественно, не нашли? – утвердительно спросил подполковник.

– Так точно!

– Сосед, обнаруживший тело, милицию вызвал сразу? Или повременил?

– Как только убедился в том, что Василий Трифонович мёртвый лежит.

– Лежал, товарищ майор. Лежал. Теперь для Иванова всё существует только в прошлом времени. Привыкайте. Милиция поставила в известность военную прокуратуру, что приняла дело на себя?

– Да.

– Молодцы, – тяжело выдохнул Глебский. – Шустро. А по поводу ваших действий, майор, слов у меня нет. Погибает наш сотрудник, ваш непосредственный начальник, а вы об этом узнаёте в самую последнюю очередь, – подполковник развёл руками. – Просто нет слов!