Я покидаю коттедж лишь со старым отцовским мечом в руках – с ржавой рукоятью и выщербленным лезвием, но все еще сохраняющим подобие достоинства. Это все, что осталось у меня от отца и всей моей прежней жизни. Три мага обсуждают что-то, стоя в гуще наперстянки, пока вокруг них танцуют светлячки. Как только я подхожу, они замолкают.

– Решено. – Пламеней поправляет лацканы пиджака. – Если люди вычислят, кто ты такая на самом деле, они, скорее всего, попытаются пытками выбить из тебя информацию. Мы не можем допустить разглашения. Леди И’шеннрия пошлет весточку, если тебя обнаружат, и Ноктюрна осуществит твое «уничтожение».

Взглядом пронзаю Пламенея, словно острейшим кинжалом.

– Меня рвали на части дикие кошки, а люди протыкали насквозь. Я падала со скалы, и в моем теле не оставалось ни одной целой косточки. Забавно, что ты считаешь, будто какие-то пытки развяжут мне язык.

– Речь не о «каких-то» пытках, – усмехается он. – Мы не можем никого отправить в Ветрис, чтобы освободить тебя. Участь пойманного шпиона всегда незавидна. Годы боли, которой ты не в силах даже представить, – люди начнут заполнять твои вены белой ртутью, будут сжигать тебя изнутри вновь и вновь. Медленно. И это лучший из возможных сценариев.

Мое лицо цепенеет, но я стараюсь держаться, чтобы не доставить ему удовольствие. Даже не моргаю.

Ноктюрна шепчет, стараясь не встречаться со мной взглядом:

– Я бы предпочла, чтобы тебе не пришлось страдать больше, чем сейчас, Зера. Надеюсь, ты понимаешь, почему это необходимо.

Конечно, я понимаю. Понимаю, что моя жизнь в ее руках, и она вольна делать с ней что угодно. Что у меня нет прав настаивать, или решать, или даже изменить что-либо. Это судьба Бессердечной, цена нашей бессмертной жизни – цепи тяжелее свинцовых.

Но я могу разбить их. Наконец я знаю, как это сделать – с помощью маленького избалованного сердца принца Люсьена.

– Вы двое готовы? – спрашивает Пламеней. – Карета ждет.

Я бросаю на него быстрый взгляд. В лунном свете на лице Пламенея проступает страх, прячущийся за приказным тоном и гневом. Даже улыбка Мореш теперь кажется мне какой-то бумажной, ее губы дрожат, словно она старается удержать что-то внутри. Несмотря на всю их силу и могущество, они все равно боятся войны – и смерти. Быть стертыми из этого мира – страх всех живых существ. Страх, который я однажды обрету вновь.

– Да. – Я выпрямляюсь. – Я готова.

– Хорошо. – Наконец-то он выглядит довольным мной. – Тогда вставай в центр, между нами. Мы переправим тебя на место – это быстрее, чем идти пешком, а ты явно нуждаешься в форе.

Три мага формируют треугольник. Мореш обеспокоенно смотрит на Ноктюрну.

– Ты уверена, что помнишь заклинание, Нокти? Тебя так долго не было подле Древа…

– Я помню, – мгновенно отзывается Ноктюрна. Ведьмы стоят молча и неподвижно. В одно мгновение их глаза выглядят совершенно обычными, а в следующее уже заполняются чернотой, от одного уголка до другого. Кончики их пальцев чернеют, ногти вытягиваются и заостряются, как когти, тоже полностью черные. Сгущающаяся тьма неестественна – она холодная и пустая, намного чернее ночи, будто магия пожирает саму суть цвета. Она поглощает их кожу до самых запястий. Чем сильнее заклинание, тем выше чернота поднимается по конечностям ведьм… Раньше я видела у Ноктюрны лишь черные уголки глаз да кончики ногтей… Видимо, это заклинание весьма могущественное. Рты ведьм синхронно открываются, они произносят одинаковые слова, но я слышу лишь ревущую тишину леса. Они говорят на языке Старого Бога – возносят беззвучные молитвы. Наперстянки вокруг меня колышутся от внезапного порыва ветра, светлячки разлетаются в стороны.