– Саша, ну зачем ты так?

Родионов только усмехнулся.

– Я не люблю, когда его привлекают, – сказал он мне. – Но Дмитрий эффективен и приходится его терпеть. Хотя он и не настоящий следователь.

Я удивленно посмотрела на Ростовцева. Тот пожал плечами.

– Покажи ей свой документ, – сказал Родионов.

Дима вытащил из кармана удостоверение. Оно было серого, а не красного цвета. Внештатный сотрудник.

– Окружающие как-то принижают мой статус, – как бы извиняясь, сказал он. – Поэтому я стараюсь вести себя как обычный следователь. Тем более что такова, по сути, моя работа.

– Ну да. Протоколы не оформляет, отчеты не пишет, на совещания не ходит, начальство не трахает. Простите, Елизавета Лазаревна, – он извинился за грубость, но было видно, что ему плевать. – Никакой настоящей работы. Потому и рок-звезда.

– Не думаю, что все перечисленное – основная часть вашей работы, – попробовала возразить я.

– Конечно, но без этого никуда. Должен быть порядок. А Дмитрий не подчиняется дисциплине. Но ему позволяют. Я не знаю, как он это делает, но большинство его дел раскрыты. Жаль, что наше дело – пока что одно из исключений.

– Я хотела бы о нем поговорить.

– Пожалуйста. Можете дать мне свой телефон?

Ход со стороны Родионова неправильный – если бы я хотела его записать, нашла бы, как это сделать. А вот стену недоверия между нами он поставил зря. Усилил и без того неприятное впечатление.

Я отдала ему телефон, он выключил его и положил на стол, чтобы тот был на виду. Затем сказал:

– Я считаю эту задумку глупой, бессмысленной и даже вредной. Но не буду возражать. Все согласовано с большим начальством, а оно ждет волшебного решения проблемы. Потому что уже забыло, не понимает, как все работает.

– А как работает? – спрашиваю я, одновременно начиная есть. Это такой прием – я делаю вид, что занята и едва отвлекаюсь, но на самом деле полностью поглощена разговором.

– Вы же не берете у меня интервью? Не хочу говорить это публично.

– Ну что вы, это останется между нами.

Если, конечно, не подойдет к материалу, подумала я. Но промолчала, естественно.

– Мы не сможем поймать его с тем, что имеем. У нас почти ничего нет. Идея Димы – это не передовые методы, не озарение какое-нибудь. Это жест отчаяния.

– Да, он говорил.

– Надо же, не соврал, – удивленно сказал майор. – Но писать этого не надо, конечно, – тут же добавил он.

– Тогда какой же план? – спросила я.

– Я уже почти его поймал. Нужно работать в этом направлении – предугадывать. У нас получается.

– И сколько времени это может занять?

– Понимаю, к чему вы клоните. Но, боюсь, здесь не получится ускориться.

– А если он снова убьет?

Родионов пожал плечами.

– Не для печати. Простите за цинизм, но для нас это будет не так уж и плохо. Каждое новое убийство – это потенциальные свидетели, улики, ошибки. Рано или поздно он ошибется, оставит след. Такие попадаются на ошибках.

– Только вот жертвам от этого не легче, – ответила я.

– Поверьте, мне жаль их, как и вам.

Очень сомневаюсь.

– Вы читали текст Дмитрия, который он предложил мне напечатать? – спросила я.

– Она сказала – никуда не годится, – расстроено добавил Дмитрий.

– Профиль преступника – курам на смех, – я изложила свою основную претензию.

Родионов сухо кивнул.

– Я согласен. Но это не моя затея и я не отвечаю, так что развлекайтесь. Только постарайтесь мне ничего не испортить.

Майор достал откуда-то снизу стандартную картонную папку с надписью «Дело №» и передал мне.

– Я собрал то, что вы просили. Вернете, как только сдадите материал в газету. Обращаю ваше внимание – что бы вам в личных разговорах не говорил товарищ Ростовцев, вам запрещается печатать информацию сверх того, что я передал.