– Ты меня не слушаешь. Я не вижу объекта, так же, как и сам не считаю себя субъектом. А тебе, Тилев, никогда не создать истинный шедевр, пока ты хочешь к этим двум понятиям привязываться. Даже Кудрин с Вероломовым имеют больше шансов на успех, ведь они не претендуют на контроль, они в принципе не утруждают себя размышлениями о подобных категориях, их устраивает роль смотрящих или выкрикивающих с места. Ты же – хочешь быть надзирателем за построенным только в твоей голове заборчиком.

Заборчик, господи, опять это слово появляется в речи настолько спонтанно. Какая же он сука, этот Григорьев. Никогда мне значит не создать шедевр, и никогда мне значит не оказаться субъектом. Сука, Григорьев.

– Знаешь, Григорьев, каким же ты иногда всё-таки можешь быть подонком. Ты то, что сам блядь сделал? Тот эфемерный шедевр, о котором говоришь, и который так хочешь воплотить в жизнь, где он? Я у тебя спрашив… – снова стандартное заикание во время гнева, и снова этот узколобый бездарь меня довёл, но держаться я уже не мог.

– Петь, успокойся и подыши. Ты опять начинаешь барагозить, а я всего лишь говорю исключительно со своей колокольни. Только в моей парадигме ты бы никогда не смог добиться успеха, а насчёт своей и думай сам. Ни ты, ни я пока успеха не добились, и наши утверждения на этот счёт сейчас друг от друга не зависят. Если ты видишь в этом причину для обиды, то твоя «философия» контролируемого хаоса снова даёт трещину, я с этим ничего поделать не могу.