– Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в областной суд, в течение десяти суток со дня провозглашения, с соблюдением…

Однако последние слова приговора никому не были интересны, – никто ничего обжаловать не собирался. Вера в правду была убита, а вместе с ней сломлена и воля. Последнее, на что Олег Рассказов обратил внимание, выходя из зала – сарафан секретаря. Не таким уж и белым он был. Просто светло-серым.

Неказистое двухэтажное здание покинули в полной тишине. Можно было дышать полной грудью, и не было больше душного помещения, где безраздельно властвует несправедливость. Закурили. Жить дальше заставлял легкий ветерок уходящего короткого лета. В общем-то, не случилось ничего особенного. От сумы да тюрьмы не зарекаются.

– Олег, – удивился, невесть откуда взявшийся, Хворостов.

– Витёк, – не меньше изумился Рассказов однокласснику. – Ты как тут?

– На практике, в прокуратуре здешней. На суд опоздал, наставник всю плешь проест теперь.

Олег выбросил окурок в урну у крыльца и крепко пожал руку друга.

– На суде был? – спросил Виктор. – Чего там? Осудили мусоров? Надолго?

– Почти по семь лет каждому, – ответил Рассказов сконфуженно.

– Поделом. Не будут детей бить. Моего так отдубасили, так я бы без суда и следствия…

– У тебя есть ребёнок? – удивленно посмотрел Олег на Хворостова.

– Да, не, – отмахнулся Виктор, улыбнувшись. – Это я образно. Универ надо закончить, погулять. А ты сам как? Рассказывай. Слышал, дембельнулся раньше срока?

– Да, – подтвердил Олег. – По приказу министра обороны, день за два.

– Орден, говорили, заработал.

– Медаль. За отвагу. И не заработал, а заслужил, – поправил Рассказов, взглянув на бодро проходящего мимо потерпевшего. На лице подростка играла самодовольная ухмылка. Он победил и не скрывал презрения к поверженным:

– Чё зыришь, мусор? Я говорил, кранты вам…

– Ах, ты… – договорить Олег не успел.

Мама парня, которую в маленьком городе неуважительно, но исключительно за глаза, обзывали купчихой первой гильдии, открыла перед детёнышем дверцу новенького слепящего белизной красавца – мерседеса:

– Руся, сядь в машину. Хватит с меня судебных тяжб.

Убедившись, что команда выполнена, женщина с чувством собственного превосходства посмотрела на Рассказова:

– Никогда не подходи к моему сыну. И своим баранам постовым передай, не надо моськам тявкать на слонов. Затопчем и фамилий не спросим. Этот город наш. Мы здесь хозяева. Усвоил, мальчик?

Уверенный взгляд её был жёстким, колющим в самое сердце, но голос мягким, убаюкивающим и даже добрым. Совсем не таким, как четыре месяца назад, в дежурной части, когда, увидев своего ребенка избитым и лежащим на грязном полу камеры, она испуганно завывала, будто сирена, а её муж умолял, ничего не оформлять. Олег хорошо запомнил, парню в Лондон поступать, и нужна была чистая биография. Пожалели, отпустили с миром, даже умыться помогли и какие-то примочки на избитое лицо сделали. Жить будет, синяки через месяц сойдут. «Кого ни разу не били, тот жизни не знает», – напутствовал Семенов подростка, прощаясь с ним и, по-мужски, пожимая ему и его отцу руки. А родитель подростка соглашался и божился, о случившемся ни одна живая душа не узнает. Дрожащим голосом мужчина убеждал милиционеров, мол, понимает, наследник сам виноват. Перепило дитятко по случаю шестнадцатилетия. С кем не бывает, кто не был юн да горяч. Обещаний он не сдержал.

– Ты хорошо понял? – строго повторила госпожа вопрос.

Олег хотел возразить, но женщина не позволила:

– И благодари Бога, что я не посадила тебя вместе с этими уродами. Маму твою жалко. Да, и сам молоденький еще, не ломать же тебе жизнь…