Мысли эти давно уже не покидали Рассказова. Он к ним привык и думал о проблеме постоянно. Слабая, по своей сути, полиция России – была первой темой во всех его беседах. Да, и о чём ему ещё было говорить с людьми, если он не видел и не знал ничего, кроме уголовного розыска, пропадая на службе сутками. Вероятно, у него уже развилась шизофрения, но Олег подобного диагноза не страшился. И с ним люди как-то живут.

Собутыльник Зайчикова ютился на пятом этаже с престарелым отцом, тоже любящим изрядно бухнуть. Но дверь квартиры, сколько Олег по ней не тарабанил, никто и не открыл. А сам убийца, когда его выводили из квартиры под любопытные взгляды проснувшихся и спешащих на работу соседей, опустился на колени перед носилками, на которых лежала накрытая простыней убитая, и долго шептал, как молился:

– Прости, любимая. Прости, Алёнушка моя, прости. Я не хотел. Прости, не хотел. Прости. Люблю тебя, и всегда буду любить. Прости. Милая моя, хорошая, прости. Прости, прости, прости…

– Хватит стонать, – тихо прервал дежурный опер Зайчикова, успокаивающе похлопывая его по плечу. – Всё, Саш, всё…

Причитания убийцы были невыносимы, но отогнав его от трупа убиенной им жены, Олег продолжал слышать прощальные мольбы к отнятой жизни. Слова эти назойливо крутились в голове, наизнанку выворачивая отравленную душу. И, глядя, как санитары несут носилки с мёртвой, чья рука безжизненно свисла из-под простыни, Олег вдруг отчётливо понял, что никогда не сможет привыкнуть к увиденному им уже не в первой. Ни за что на Свете он не примет душой того, что один человек может лишить жизни другого, особенно если убийца и убитый – близкие люди. Он, старший лейтенант полиции Олег Леонидович Рассказов, тридцати четырёх лет от роду, сколько бы ни старался, не сумеет этого понять. Не сможет осознать, как подобное, может случаться. И от этих мыслей на сердце опера тяжёлым грузом свалился ещё один огромный камень. И никто во всей Вселенной уже не мог раскидать те каменные глыбы, освобождая маленькое, сжавшееся, бьющееся из последних сил, сердце. И душа Олега давно не плакала, а сдавленно и протяжно стонала из-под той груды. И не за горами было то время, когда она должна замолкнуть совсем, и Рассказов станет страшным человеком. Нет, существом. Для него больше не будет чужих боли, слёз и крови. Ему никого не будет жалко, как и самого себя. И именно этого он боялся больше всего.

С просветлевшего неба опять полилось, но холодно не было. Однако чувствовалось, ненадолго.

Всё. О трагедии, произошедшей несколько часов назад, напоминали лишь лужица крови на кухонном полу и тёмно-бурый след волочения в коридоре, да сам хозяин квартиры. Кровь кто-нибудь замоет, хозяина посадят и надолго, и вскоре ничто не будет напоминать об убийстве. Но будет помнить он, дежурный опер. И дежурные следователь с экспертом – криминалистом. И ещё обязательно будет помнить сам убийца. Да, изредка будут вспоминать соседи и родители Алёнушки.

– Поехали, – Рассказов, взяв задержанного под локоть, подвел его к дежурной машине.

– Куда? – Зайчиков вдруг перестав рыдать, внимательно посмотрел на Олега.

– В отдел, – ответил старший лейтенант полиции, и устало вздохнул. – Куда ещё?

Что-то неясное, но тяжёлое, ужасающее и полное осознания произошедшего, постепенно начало проникать в мозг убийцы. Зайчиков напрягся, обернулся и уверенно посмотрел Рассказову в лицо.

– Не поеду.

– Кто тебя теперь спрашивает, Саша? Надо ехать.

– Кому надо?

– Нам.

– Вам надо, вы езжайте, а я не поеду, сказал, – заявил хозяин квартиры, хотя заплаканное лицо его красноречиво говорило, что ещё секунду назад он ни в чём не был уверен.