И дельце ведь совсем лёгкое: на десять минут да на два десятка койнов. Оттого и не жалко было потратить четверть будущего заработка на легкомысленные ботинки и шляпку. Всего-то нужно было вычислить из всех служанок госпожи Риботты ту, что подворовывает. Только вчера всё один к одному сошлось – и непогода, и нагрянувший отряд следаков из столицы. Да и сама госпожа Риботта с утра своей прислуге такую выволочку устроила, что все они как одна языки поджали. Поди, разузнай нужное под проливным дождём, когда весь город скуксился!

Это в погожий день куда как просто надеть модные картонные ботиночки и сойти за свою. Пусть лицо незнакомое на рынке, но у прислуги своё сестринство: достаточно бросить восхищённый взгляд на очередную дешёвую обновку, прошептать в нужный момент: «а моя-то госпожа, представляете...» – и всё, ты уже в тайном обществе. Никаких секретов тебе, понятно, сразу не выдадут, но достаточно заронить словечком нужное зерно, как тебе, незнакомке, в ответ только недоверчиво хмыкнут, зато за углом уже с подружкой поделятся новостью. А я только стой и жди – ветер сам всё донесёт.

Сколько по таким случаям работала – нет порядочной прислуги в Дансвике. Все, как одна, хоть раз, да были нечисты на руку. Но заказчице этого ни в коем случае говорить нельзя, у них через это нервическая истерика приключается. Да и мне девчонок жалко. Так что обычно выдаю пару-тройку особо наглых и беспринципных, а другим как раз на это время урок выходит.

А вот погляди ж ты – вчера весь день протопталась на рынке, а указать не на кого.

Что, доносчицей назовёте?

Раз сказала, что девчонок жалко, а сама на их мелких грехах зарабатываю? Тех, что с пары украденных койнов сразу бегут себе модную обувку покупать и тут же ею хвастаются, не жалко. Глупых вообще не жалко. На Дне жалости ни к кому не знают. Не в ходу там сочувствие, и тепла тоже в долг не отпускают.

Раз не сумела служанка своровать и не спалиться, то сама виновата; впредь умнее будет. У неопытных ведь не язык, а помело: сами слова на мой ветер бросают. Держи язык за зубами – вот и вся премудрость, но нет же…

Сегодня наконец распогодилось, но с такой голосиной, конечно, во вчерашнем виде на рынок уже не сунешься. Им же обязательно поговорить надо, а как этим простуженным хриплым голосом вбросить доверительную спусковую фразу? Да и тьфу на этот наряд служанки, одно неудобство. Каждый встречный посыльный или мелкий приказчик так и норовит за что-нибудь ущипнуть.

Куда как лучше в привычном виде: мягкие бесшумные и непромокаемые сапожки (вот они-то далеко не три койна, а все пятьдесят, несмотря на невзрачный вид!), особой выделки прочные штаны – сносу им нет, рубаха и мой особый плащ. Сама в него вплетала по нитке разные ветра, что удавалось поймать.

Ну а повыше всего этого имелась на плечах коротко и озорно стриженая головка в масть вчерашней накладной косе, серые пронзительные глаза, чётко очерченные брови вразлёт и чересчур тонкий нос. Рот маленький, но губы пухлые, так что их я давно привыкла прятать, поджимать в узкую полоску.

Ну и хевл с ним, и в обычном виде разнюхаю, что нужно. Ростом я не вышла, зато мальчишки-посыльные за своего принимают, а с ними работать куда проще. У них ведь в этом возрасте всё вокруг одного вертится.

Я этого до сих пор понять не могла. Что десять лет мальцу, что почтенный полтинник уважаемому деду, а всё одно: промеж своих только и бахвалятся ­– кто, когда, кого и в какой позе.

Пробовала я. Специально из весёлого дома госпожи Фарлье выбрала красавчика из тех, кого даже знатные одинокие дамы не гнушаются приглашать под покровом ночи за немалую денежку. Они-то это дело, поди, по всей науке знают. И… тьфу. Быстро, слюняво и неприятно. Было бы по чему такому с ума сходить… Зато с последним форпостом и остатние иллюзии развеялись. Нет уж, Ульвен, на других свою недоволчью суть отрабатывай, на меня теперь уж точно не подействует…