– Умрёт Аэтерния – умрём и мы. И даже этот глупый мальчишка, Нард, этот носитель ненависти и жажды войны, тоже умрёт с последним существом, способным испытывать подобные чувства! Его лицо исказила гримаса боли – боль не физическая, а душевная, боль от осознания неизбежного.

Адисх сам ловил себя на том, что начинает злиться по пустякам, что его терзают приступы гнева, словно тень, наброшенная на его душу магией сына. Он сжимал кулаки, стараясь подавить нарастающую ярость, стараясь держать себя в руках, не поддаваться тлетворному влиянию тьмы, которая всё сильнее и сильнее захватывала его сына.

– Она должна… – начала было богиня, но муж её перебил.

– Она не должна, родная, – обернулся он к жене, его взгляд, полный любви и нежности, смягчал суровость его лица. Он улыбнулся только глазами, и в этом немом жесте Аэлинор увидела всю глубину его отчаяния и надежды. – Но она, одним лишь своим присутствием, вернёт в Аэтернию Жизнь, – нежно коснулся он её щеки, пальцы его были тёплыми и ласковыми, и притянул жену к себе для поцелуя. В этом жесте была вся его любовь, вся его надежда.

– Да будет так, – шепнула богиня любви, Великая Аэлинор, целуя любимые губы мужа в ответ. Её голос был тихим, но полным решимости, и в нём звучало нерушимое доверие к супругу, к их общей судьбе. – Да будет так!

Глава 3. Внезапно разбуженная.

«КУ–КА–РЕ–КУ–КУ–КУУУУУУУ!!!» пронзительный крик петуха пробудил меня ото сна.

– Я те дам щас, кукареку-ку, блин, паразит пернатый, – рявкнула я в сторону запертого окна, швыряя в него подушку. Мягкий снаряд с глухим стуком приземлился у двери.

Прошлая неделя, проведенная в этой деревне, отпечаталась на моих мышцах изрядной болью. Вставать совершенно не хотелось. Зарывшись с головой под одеяло, я попыталась снова уснуть, но настойчивое «КУ–КА–РЕ–КУ–КУ–КУУУУУУУ!!!» раздалось ещё пять раз подряд. Я подскочила, отбросив одеяло и подушку на пол.

– Я же тебя поймаю, пернатый гад! В суп полетишь, кукарекалка недобитая!

Минуту я сидела, словно восставший зомби, глаза закрыты, слюна стекает по подбородку. Едва не храпя, я сокрушалась: неужели даже в загробной жизни мне покоя нет? Ладно, вставать все равно придётся. Я обещала себе привести в порядок дом, переселить скотину… и ещё много чего обещала… Себе!

– Спать хочу-у-у… – протянула я, с неохотой открыв один глаз и безуспешно пытаясь заправить обратно сбежавшую слюнку. Махнув рукой, я стёрла её и поднялась с постели. Застилать не было сил, просто вздохнула и отправилась на кухню за водой.

Умылась прямо в кастрюле, почистила зубы щёткой, весьма отдаленно напоминающей зубную. Зубной порошок обнаружился там же, среди банных принадлежностей. Расчёска… где же моя расчёска? Вернувшись в спальню, я перерыла прикроватные тумбочки и, наконец, нашла свою любимую щётку с густой щетиной и резной ручкой. Прелесть! Взглянув в зеркало, я вздрогнула.

– К-краше в гроб, ик, кладут, ей Богу… – глаза словно песком засыпало. – Блин, вот, нельзя без синяков под глазами и опухшего носа. Я же, вроде как, умерла, – бормотала я, рассматривая своё отражение. – Хоть здесь должна быть идеальной, питаться росой и какать, хм, бабочками. – Кстати, об этом, уборная-то на улице… Надо бы поторопиться, а то организм почти проснулся.

– Ладно, экъ, – что за икота? – причешем эти пакли, экъ, может, синяки не так, экъ, выделяться будут, – начала я расчесывать свои колтуны. Сколько раз я зарекалась ложиться спать с мокрой головой…

В общем, внешностью я никогда не блистала. Тёмно-русые волосы до лопаток, слегка вьющиеся. Карие глаза миндалевидной формы, из-за которых меня часто принимали за азиатку. Овальное лицо, прямой нос, чуть пухлые губы. Фигура тоже далека от идеала. Однако, после смерти я заметила изменения: талия стала тоньше, а грудь и ягодицы – круглее. Рост, вероятно, остался прежним – метр шестьдесят четыре. Ну что ж, причесалась. Заплела косу и закрепила её на затылке. Подмигнула своему отражению в зеркале и улыбнулась.