Оставшись одна, я некоторое время стояла у окна, смотрела на открывающийся с пятнадцатого этажа вид на Москву. Обычно он меня завораживал, а вот сегодня я лишь смотрела вдаль с напряжением. Затем вспомнила о том, что обещала Димке заказать ужин, позвонила в ресторан. Зашла в спальню и переоделась. Делала всё будто на автомате. И время от времени мысленно спрашивала себя: для чего я всё это делаю? Для чего я жду его на квартире, послушно заказываю ужин, если не хочу ни с кем общаться? И с Димкой в том числе?

Абакумов приехал через пару часов, с цветами. Шикарный букет чайных роз, он перешагнул порог квартиры с проникновенной и сожалеющей улыбкой.

– Детка, как ты?

Ненавижу, когда меня называют «деткой». Как в старых, плохих боевиках. Но я промолчала, возражать не стала, позволила себя обнять и поцеловать. Правда, тут же отстранилась, вроде бы отвлекшись на цветы. Даже поблагодарила:

– Спасибо, красивые.

Я вернулась в комнату, поискала глазами вазу.

– Как у тебя настроение? – спросил он, входя следом за мной. Я краем глаза заметила, что Димка снимает пиджак и развязывает галстук.

Я пожала плечами.

– А какое у меня может быть настроение?

– Я знаю. – Он протянул руку, коснулся моего плеча, погладил. – Но, Марьяна, нужно жить дальше. Ты же понимаешь.

– Понимаю, – кивнула я. Я, наконец, пристроила цветы, но как только я это сделала, Дмитрий Алексеевич тут же притянул меня к себе и поцеловал. Я закрыла глаза, сама себя попросила окунуться в его поцелуй, потеряться в нём. Вдруг мне станет легче? На поцелуй я ответила пылко, к Димке прижалась, а затем обхватила его шею руками, прильнула к нему всем телом. Кажется, Дмитрий Алексеевич моему порыву порадовался, даже облегчение почувствовал. Обнял меня в ответ, погладил по спине, и принялся нашёптывать:

– Всё хорошо, всё хорошо. Всё будет хорошо, вот посмотришь.

Он нашёптывал мне это на ухо, а я, продолжая прижиматься к нему с закрытыми глазами, почему-то подумала о том, какую глупость он говорит. Что может быть хорошо, раз вся моя жизнь перевернулась с уходом отца? Но Димка продолжал меня успокаивающе поглаживать по спине, и я молчала. Наверное, своим молчанием я давала ему понять, что согласна с его словами. А мне просто не хотелось ничего говорить, объяснять, тем более спорить с ним.

Я отстранилась, вытерла выступившие слёзы, и примирительным тоном предложила:

– Поужинаем?

Он кивнул.

Ел Дмитрий Алексеевич с аппетитом. Я, глядя на него, понимала, что он, на самом деле, успокоился. Он ел ресторанную, подогретую мной еду, что-то мне рассказывал, отстраненное, и время от времени протягивал руку через стол, накрывал ладонью мою ладонь.

А потом решил завести разговор посерьезнее.

– Я обдумал то, что произошло сегодня на собрании. Ты поступила верно.

Я вроде как непонимающе моргнула.

– Что ты имеешь в виду?

– Что ты отложила принятие какого-либо решения. Это был верный ход. Пусть знают, что решать, в конце концов, будешь ты.

Я осторожно освободила свою руку, чтобы как-то это действие обосновать, взяла бокал вина.

– Это не было никаким ходом, Дима, – проговорила я. – Я просто не знала, что ещё сказать. Мне нужно время.

Он глянул на меня исподлобья. Я уловила в его взгляде настороженность.

– Ты всё-таки ждёшь решения ситуации после открытия завещания?

– Я надеюсь на это, – не стала я скрывать.

Абакумов откинулся на стуле, отложил вилку.

– Глупости, Марьяна. Ты должна сама решить.

– Что я могу решить? – разозлилась я в один момент. – Я никогда ничего не решала, и меня ни к каким решениям не готовили. Тем более к тем, от которых зависит доходность компании и судьбы людей.