– Ну, знаете ли, я бы на его месте поступил так же. Мало того что кардинал подсунул ему свою ненормальную племянницу, так еще и не включил его в завещание!

– Значит, у герцога есть нужда в деньгах. Иначе он не стал бы мараться.

– Вот и я о том же. Как вы думаете, для чего это ему понадобились деньги?

Шарпантье поднялся.

– Благодарю вас, мой друг, за прекрасный вечер, но, к сожалению, мне пора идти.

– Не дать ли вам провожатых с факелами? На улицах неспокойно.

– Не стоит. Мой слуга вооружен. – Шарпантье нагнулся и погладил кошку, трущуюся о его ноги. – До встречи, Газетт!

Оставшись один, Шавиньи переоделся в шелковый халат, отпустил слугу и подошел к старому секретеру. Открыв верхний ящик маленьким ключиком, висевшим у него на цепочке на шее, Шавиньи извлек на свет божий огромную стопку бумаг. Это была лишь небольшая часть его архива. Сняв нагар со свечей, он медленно перебирал их.

Отчеты и еще раз отчеты… В качестве государственного секретаря по иностранным делам Шавиньи подготовил их бесчисленное множество. Черновики писем послам, своим и иностранным… Письма кардинала. Шавиньи развернул одно из них, датированное 1636 годом, и прочел:

«Остерегайтесь, Леон, когда Вы разговариваете с мсье де Генеллем. Самое лучшее, если Вы вообще не будете обсуждать с ним что бы то ни было. Из последних его писем, перехваченных во Фландрии, следует, что ожидаются события, которые сделают испанцев полными хозяевами положения на поле битвы; в письмах Генелля высмеивается военная мощь Франции. В самом деле, мсье де Генелль не заслуживает снисхождения».

«Мсье де Генеллем» кардинал называл королеву – для конспирации. Еще листы, исписанные четким почерком его высокопреосвященства, указания и деловые инструкции… Пачка листов, перехваченная лентой, с надписью «Мирам»… Письма короля к Ришелье. Что характерно, его величество изволили писать собственноручно! Неровные прыгающие буквы:

«Я знаю все причины, по которым Вы хотите уйти на покой. Я желаю Вам быть здоровым даже больше, чем Вы сами того хотите. Благодаря Господу все идет хорошо с тех пор, как Вы здесь, я питаю к Вам полное доверие, и у меня никогда не было никого, кто служил бы мне так, как это делаете Вы. Не обращайте никакого внимания на то, что о Вас говорят. Я разоблачу любую клевету, возведенную на Вас, и заставлю любого считаться с Вами. Кто бы ни выступил против Вас, Вы можете рассчитывать на меня. Я не изменю своего мнения».

Газетт запрыгнула на стол и улеглась на документах, вылизывая лапу. Шавиньи глубоко вздохнул. После смерти кардинала он попросил госпожу д’Эгильон отдать ему Газетт, потому что знал, как кардинал был привязан к своим кошкам. Кошек он любил гораздо больше, чем людей. Кардинал был для него не только шефом, но и покровителем, воспитателем, учителем, образцом государственного деятеля и, наконец, другом, утрата которого была тяжким горем.

Наконец Шавиньи нашел письмо, которое искал.

«28 ноября 1642 года от Рождества Христова.

Дорогой Леон!

Этой ночью мне стало хуже, настолько, что боюсь не доживу до утра. Временами я теряю сознание. Возможно, что я больше не увижу Вас, а потому хочу проститься. Моя милая племянница пишет это письмо под мою диктовку. Вы знаете, Леон, мое уважение и доверие к Вам. Надеюсь, Вы будете вспоминать меня в своих молитвах. Прошу вас, помните о поручении, которое я Вам дал. Храните этот документ как зеницу ока. Ни одна живая душа не должна знать, что он находится у Вас. Известное Вам лицо будет готово отдать за него полжизни. Не допустите, чтобы документ попал в его руки. От этого зависит судьба Франции. Я полагаюсь на Вас, Леон. Прощайте, мой друг.