Бывший капитан принял судьбу с достоинством, не поникая головой от стыда. Он сидел в новенькой форме лейтенанта, без каких-либо шевронов и медалей, но поклялся себе, что заслужит их вновь – сколько бы времени ни потребовалось. Он сделает это ради памяти тысяч погибших под его руководством из-за преступно недостоверной информации, которую ему предоставили. Травмированная голень чувствовала себя намного лучше после медицинской помощи и специального башмака, и теперь он почти не прихрамывал при ходьбе.

Прислушиваясь к приглушенным разговорам, Зенха отпивал из бокала и делал вид, что ему весело. Он очень ценил присутствие этих людей. Большинство друзей находились в мрачном настроении – и оттого, как с ним обошлись, и поминая бойцов, павших на Отаке. Зенха никогда не смог бы забыть кровь этих потерь на своих руках. Миссия пошла бы совсем по-другому, если бы ему заранее дали точные сведения.

– Хуже всего то, что теперь тебе придется служить под началом герцога-баши Горамби, – вздохнул штабс-капитан Селлью. – Это же надо придумать такое нелепое звание! Хорошо хоть мой собственный командир весьма безразличен к службе – я могу устранять проблемы и поддерживать порядок в отряде без его вмешательства. А Горамби не просто дурак, но дурак с инициативой! Очень напористый тип.

Недлох ткнул Зенху локтем в бок:

– Ничего, наш Моко обведет его вокруг пальца!

– Экая несправедливость – приставить тебя к этому болвану! – проворчал другой офицер, крупный бородач. – Горамби втягивает свои войска в одну неудачу за другой, причем крайне глупым образом.

Зенха выдавил из себя улыбку и одарил ею всех присутствующих:

– Я сделаю все, что в моих силах. Как и всегда.

Разжалованный капитан старался не пить слишком много, чтобы сохранить ясную голову. Теперь он взглянул в дальний конец зала, где наособицу от всех сидел имперский наблюдатель – неприметный по задумке, но до боли очевидный. Этот темноволосый человек имел при себе записывающее устройство – несомненно, для отчета, который собирался подать; он почти ничего не ел и не пил. Заурядной внешности, в имперском деловом костюме – похоже, он наслаждался вечеринкой не больше, чем Зенха.

Шум в зале становился все громче – по мере того, как товарищи Зенхи надирались и постепенно повышали голоса, перебивая бормотание друг друга. Один из офицеров, сидящих поблизости, капитан Хорон, встал и поднял бокал:

– С тобой поступили ужасно, мой добрый друг. Тебя бросили в самое пекло, навешав лапши на уши. Как, по их мнению, ты должен был добиться успеха? Это все равно что высадить вас на Арракис в шубах и с полярным снаряжением! – Помолчав, Хорон угрюмо заключил: – И все потому, что ты осмелился просить руки принцессы!

– Да уж, Моко, высоковато ты нацелился! – фыркнул Недлох.

Все вокруг согласились и осуждающе загомонили. Крупный офицер пророкотал:

– Подумать только! Один из нас просит руки дочери Императора!

– Проклятый Шаддам мог просто сказать «нет»! – выпалил Селлью.

Смутившись, Зенха покосился на императорского соглядатая, не сомневаясь, что обо всем будет доложено во дворце. И удивился, увидев, что тот выключает записывающее устройство и вытаскивает катушку шигафибра, больше не интересуясь происходящим.

Обратил шпион внимание на неосторожные слова или нет, Зенхе было что сказать, и его не волновало, кто его услышит. Собрав все свое мужество, а возможно, и глупость, он обратился напрямую к наблюдателю:

– Может, вы снова включите свой диктофон? Чтобы Император мог услышать мои собственные слова!

Шпион лишь слегка улыбнулся уголками рта.

Явно раздраженный его присутствием, штабс-капитан Селлью прошагал к концу стола, схватил диктофон и шваркнул об пол, а затем растоптал устройство сапогом для пущей надежности. Неприметный соглядатай встал, сохраняя невозмутимый вид.