– Молодец, – шептала я, свешиваясь и тяжело дыша. – Давай… Еще немного…

Айрон боролся, цепляясь за подоконник. Он выбрался, а я обессиленно попыталась закрыть окно, как вдруг из темноты на меня бросились черные птицы, причем так яростно, что я едва успевала защищать лицо. Голова кружилась, сердце лихорадочно колотилось, а меня толкали в грудь когтистые лапы.

– Нет! – задыхаясь, закричал Айрон, а я поняла, что за спиной лишь холодный порыв ветра, свист в ушах и последняя мысль о том, что я успела спасти…

Заметила, что местные маньяки пропадают.

Пропадают без любви и ласки.

Я лежала в темноте, цепляясь за что-то и сжимаясь изо всех сил. Руки дрожали, сердце остановилось, а я не могла заставить себя сделать вдох. Ужас сковал тело до судороги. Мои дрожащие пальцы уцепились за какую-то ткань с застежками. Может, мне что-то и говорили, а в ушах все еще стоял свист ветра, перемежающийся злорадным, надрывным карканьем. Меня кто-то поймал… Представляете? Поймал! Мало того что поймал, так еще и выжил! «И пока смерть не разлучит нас! Прыгай, любимая!» – кричал принц внизу башни. «Что-то как-то не так я представляла вечную любовь!» – вздохнула Рапунцель, потирая синяки и глядя на труп принца, удивительным образом смягчивший падение! Я с замиранием и ужасом пыталась представить высоту, с которой меня угораздило упасть, но, помнится, хватило на «а-а-а-а!» средней продолжительности и пару слов, которые впечатлительные детки тут же начинают повторять, как попугайчики. Судя по всему, этажа три, поскольку крыла я трехэтажным, а может быть, и больше, поскольку потом крыть было нечем.

– Ты… живой? – хрипло выдохнула я, а в ушах свистело так, что строители-высотники покачали головой. «Денег не будет».

– Увы, нет, – услышала я внезапно низкий и хриплый голос. Настолько низкий, что где-то внутренние органы снова решили собраться вместе и затрепетать, но уже по другому поводу. – Послушай, падшая с башни женщина, – прошептали, прижимаясь губами к моему виску, пока я пыталась понять, как же так меня угораздило, – я все еще на тебя обижаюсь.

Так! Я не поняла! Я занервничала, пытаясь рассмотреть лицо спасителя, но почувствовала, как резко проваливаюсь в темноту.

Очнулась я с ударом колокола, который заставил меня подскочить на месте, заметаться по кровати, а потом с выдохом откинуться на подушку. Ничего себе сон! Я подняла руку, рассматривая ее при свете дня. На ней остались саднящие царапины от вороньих когтей. Не сон… Неужели…

– Бом! – снова ударил колокол. Причем явно меня и по голове. Втянув воздух, я простонала, понимая, что мне сейчас предстоит идти на очередную лекцию. Протяжно зевнув, я стала натягивать на себя… Стоп! А кто это у нас тут такой предприимчивый? Почему меня раздели, разули и даже завернули в одеяло?

– Бом! – раздался третий звонок, и стало понятно, что антракт моей жизни закончился, поэтому я лениво стекла с кровати в сторону ванной, а потом пыталась укомплектовать себя в платье. Прижав к груди журнал, я позавтракала вегетарианской едой, напрочь игнорируя мясо, и сонно поплелась на урок.

Открыв тяжелую дверь с золотой ручкой-драконом, я увидела роскошный кабинет, на который явно сдавали десятилетиями дети-мажоры, и сонных принцев, которые сидели за партами, зевая и потягиваясь.

– Ну что? Все собрались? Время – деньги, господа, – услышала я насмешливый голос Робера, вальяжно восседавшего на учительском столе. Я тихо прокралась в аудиторию, облюбовав осторожной мышкой пустую галерку.

– Правило первое. Казна и казнить – это два слова, которые понимают ваши подданные, – усмехнулся Робер, тряхнув черными локонами и подарив всем наглую улыбку. – Страх и деньги – вот то, на чем зиждется ваша власть. Они открывают любые двери, любые сердца и любые тайны. И сегодня, мои наивные друзья, я расскажу вам, как правильно воровать у народа, держа их в страхе, обеспечивая себе абсолютную власть. Запомните, когда народ ворует у вас – это преступление. А когда вы у народа – это экономика.