– Да, так было прежде, но теперь людей ценят не за силу в кулачном бою, и, если бы вы спросили моего мнения, я сказал бы вам, что в данном случае победил принц.

– И вы, пожалуй, правы, сударь. Перед лицом Божьим оно, конечно, так, но здесь люди смотрят на дело иначе, они смеются над принцем Отто, которого победил его егерь, – сказал Готтесхейм.

– Про это даже песню сложили, – вставил Фриц, – я только не припомню сейчас, как она начинается.

– Вот как, – промолвил Отто, не имевший ни малейшего желания слышать эту песню. – Но ведь принц молод, он может стать другим человеком, может осознать свои недостатки.

– Ну, не так уж молод, позвольте вам заметить! – крикнул Фриц. – Ему уж под сорок!

– Тридцать шесть, – поправил его Готтесхейм.

– О! – воскликнула Оттилия, видимо разочарованная. – Это уже человек средних лет! А мне говорили, что он такой красивый, такой молодой!

– Он лысый! – злобно вставил Фриц.

При этих его словах Отто невольно провел рукой по своим густым кудрям. Он чувствовал себя далеко не счастливым в этот момент, и даже скучные, тоскливые вечера во дворце в Миттвальдене казались приятными по сравнению с настоящими минутами.

– Тридцать шесть лет – это еще не так много, – запротестовал он. – В эти годы мужчина еще нестар. Мне тоже тридцать шесть лет.

– Я полагал, что вам больше, сударь, – сказал старик. – А если так, то вы ровесник с «господином Оттохен», как зовет его народ. Но я готов поставить крону, что вы за свою жизнь больше послужили на пользу людям, чем он. Хотя ваши года можно еще, пожалуй, считать молодыми, особенно по сравнению с моими, но все же это уже порядочный отрезок человеческой жизни. В это время уже пройдена значительная часть дороги, и только дураки пустоголовые думают, что в эти годы можно начинать жизнь! Начинать тогда, когда они уже начинают чувствовать усталость, и скуку, и смутную угрозу близящейся старости. В тридцать шесть лет настоящий человек, живущий по-божески, должен иметь свой очаг, должен иметь определенную профессию или занятие, должен составить себе известную репутацию, заслужить уважение сограждан, быть чем-нибудь настоящим и иметь чем жить и чем содержать семью. В эти годы он должен уже иметь жену и, если Бог благословит его союз, детей, и слава дел его должна следовать за ним.

– Что ж, принц жену имеет! – крикнул Фриц и громко расхохотался при этом.

– Почему же вам это кажется столь забавным? – спросил Отто.

– Да неужели же вы и этого не знаете? Я думал, что об этом вся Европа знает! – воскликнул молодой крестьянин.

– Да, сударь, сейчас видно, что вы не здешний, – сказал старик, – иначе вы бы знали, как это знают все кругом, что вся эта княжеская семья и весь двор – развратники и бездельники, каких хуже нет! Живут они в праздности и сытости, и естественным следствием того и другого является распутство. Принцесса обзавелась любовником, который именует себя бароном. Это какой-то выходец из Восточной Пруссии. А принц на все закрывает глаза и, как говорят, даже потакает ей. Ну разве это муж! Разве это мужчина!.. И это еще не все. Хуже всего то, что этому чужеземцу и его возлюбленной предоставлено вершить все государственные дела, а принц берет с народа деньги и дает всему пропадать. Поверьте мне, не добром все это кончится; придется ему держать ответ за свои дела, и хотя я стар, а пожалуй, и я еще доживу до этого времени.

– Нет, дядюшка, насчет Гондремарка ты не прав! – воскликнул Фриц, проявляя сильное возбуждение. – Во всем остальном я с тобой вполне согласен, ты говоришь как настоящий патриот. Что же касается принца, то, если бы он взял и задушил свою жену, я бы многое простил ему за это!