Мы вошли в библиотеку. Я уже успела полюбить это место. Раньше я представляла замковые библиотеки, как высокие залы, стены которых до потолка заполнены книгами. Но здесь всё было иначе, хотя книг тоже было много. Библиотека представляла собой три комнаты, разделённые дубовыми перегородками с высокими стрельчатыми арками вместо дверей. Вдоль стен стояли деревянные застеклённые шкафы, в которых поблескивали теснённые золотом переплёты. В одной комнате стоял уютный диван, в другой – письменный стол из тёмного дерева, отделанный резным орнаментом и позолотой, и кресло, которое мне очень хотелось считать старинным, хотя, возможно, это была поздняя имитация, и в третьей размещался вполне современный стол с компьютером, рядом с которым стоял на приставном столике ксерокс.

Джеймс сразу прошёл в дальнюю комнату и подошёл к застеклённому шкафу.

– Здесь его архив, кстати, довольно ценный для изучения кельтской культуры. Местоположение курганов, зарисовки и фотографии вскрытых им захоронений и его собственные гипотезы, иногда, довольно разумные, несмотря на отсутствие необходимого историку набора базовых знаний, – он открыл дверцу шкафа и достал оттуда плоский предмет, завёрнутый в мягкую ткань. Судя по тому, как он его держал, я догадалась, что он тяжёлый. Джеймс положил его на стол и обернулся ко мне. – Об этом предмете в дневнике и заметках написано очень путано, я бы сказал, загадочно, словно Гарольд боялся писать о нём прямо. Он подозревал, что это ключ к разгадке венца Малдуна, но так и не понял, как им воспользоваться. Мне пришлось потрудиться, чтоб его найти. Вы видели большую башню над домом, которую видно отовсюду, кроме самого дома?

– А что в ней?

Он улыбнулся.

– Если вы попытаетесь найти вход в башню, вам это не удастся. Его просто нет. В башню можно попасть только через небольшую дверь со смотровой площадки на крыше. Когда строился замок, наверно, у Руперта были какие-то идеи насчёт того, что в ней устроить, но он, то ли передумал, то ли не успел сделать это. Потом в ней хотели разместить то обсерваторию, то семейный архив, то особый зал для занятий спиритизмом. В результате там сейчас просто склад всякого старья, отчасти антиквариата, отчасти просто хлама. Я перерыл там всё, чуть не задохнулся от пыли и был близок к тому, чтоб переломать себе ноги. Но я его нашёл…

Он начал распаковывать свёрток на столе и вскоре я увидела осколок гладко отполированной плиты, на которой резцом были нанесены какие-то знаки и прочерчены извилистые параллельные линии.

– Огамическое письмо, – проговорила я, проведя пальцами по насечкам.

– Если вы ещё раз скажете, что не интересуетесь историей, я сочту вас патологической лгуньей, – проворчал он. – Можете прочитать?

– Конечно, нет! Я же не историк, а только энтузиаст. А вы прочли?

Он покачал головой.

– Вам, наверно, известно, что существует несколько видов огамической письменности. И в зависимости от вида одни и те же знаки могут обозначать разные понятия. Если принять одну из систем, то можно решить, что речь идёт о направлении и расстоянии, но отчего и к чему, непонятно. Больше ничего нет.

– А это что? – я нагнулась к плите.

Джеймс открыл стоявший на столе пластиковый контейнер для канцелярских принадлежностей, достал оттуда лупу и подал мне. Присмотревшись, я увидела маленький треугольник с острыми углами.

– Это трикветра, – пояснил он. – Три соединённые хвостами рыбки. Символ триединства различных понятий: духа, тела, разума; девы, матери, старухи; в христианский период – Святой Троицы.

– Этот знак что-то означает?

Он неопределённо пожал плечами.