Большой деревянный дом выглядел таким же грубым и основательным, как и его хозяин. Дуб потолочных балок закопчен дымом очага, а стол, сделанный из досок толщиной в ладонь, выдержал бы на себе упряжку волов. В вырезанные в столешнице углубления служанка бросила кусок хлеба и мяса с подливой, густо приправленного специями. Тут на еде не экономили, а тарелок еще не знали. Та же служанка мясо ела пару раз в год, да и то, если после господ останется. Перед Пипином, словно по мановению ока появился кувшин и кубок, из которого он сделал молодецкий глоток. Епископ был сегодня рассеян, а мысли его витали далеко. Он и не ел почти, макая хлеб в вино не по одному разу, забывая при этом донести его до рта.

– Уйду я скоро, – мрачно сказал Арнульф, слегка пригубив из кубка. – Устал.

– Ты чего это раскис? – удивился Пипин, низкорослый, могучий, почти квадратный франк. Окладистая борода лопатой покоилась на груди и была расчесана так, что волосок лежал к волоску. Они давно дружили, а их огромные владения за Маасом располагались совсем рядом. Даже будущая свадьба их детей уже считалась делом решенным. – И куда это ты собрался?

– В дальний монастырь уйду, грехи замаливать, – пояснил Арнульф. – Живу тут, словно не епископ я, а герцог, как раньше. Надоело, не хочу больше.

– Ну, дела…, – протянул Пипин. – К богу поближе решил стать. А мы тут без тебя, значит, крутись как хочешь… Да ты слышал хоть, что творится-то сейчас? Купцы с Большого торга прибыли, гудят, как пчелы.

– А чего случилось? – поднял тяжелый взгляд Арнульф. – Вроде спокойно все в наших землях.

– Мальчишку Хильдеберта помнишь? Сына Теодориха? Того, что сбежал?

– Помню, конечно, – кивнул епископ. – Хоть за него грех на душу не приняли.

– Да? – сжал губы Пипин. – Сейчас, святой отец, грехов столько будет, что замаешься отпускать. Жив он!

– Кто жив? – не понял епископ. – Ты о ком говоришь-то?

– Хильдеберт жив! – торжественно сказал Пипин. – Люди так говорят!

– Врут! – презрительно скривился Арнульф. – Сгинул он давно.

– Да вот тебе крест! – осенил себя крестным знамением Пипин. – Весть из Константинополя пришла. Там он! Его ромеи пригрели, как Гундовальда тогда. Он на нашего королька как две капли воды похож. Пьет, как лошадь, и бабам юбки задирает.

– Тогда да, он это, – качнул головой Арнульф, в глазах которого исчезла пелена грусти. Епископ снова был собран и деловит. – Вот если бы сказали, что он в церковь ходит и причащается каждое воскресенье, то я бы не поверил. Ну и чего ты так насупился? Он же пока за морем сидит, у ромеев. Думаешь, придет сюда? Если не дурак, то не придет. Король Хлотарь прикажет его на колесе изломать и птицам скормить. Думаю, Пипин, не о чем нам волноваться.

– Этот мальчишка – Хильдеберт! – припечатал Пипин. – Не понимаешь, что ли? Уже слухи всякие пошли. Чернь волнуется.

– Ах, вот ты о чем! – задумался епископ, который тут же все понял. Человек он был многоопытный. – Скверно! Ну, надо же, совпадение какое неприятное!

Король Парижа Хильдеберт I, живший сто лет назад, в династии Меровингов считался белой вороной. Пьяница, ненасытный грабитель, жадный до чужого добра, человек, убивший родных племянников из-за наследства, по совершенно необъяснимой причине остался в народной памяти, как добрый король. Да и при Хильдеберте II жизнь была относительно сносной. Единственный сын Брунгильды не интересовался ничем, кроме ловли рыбы, и жить своим подданным не особенно мешал. Потому-то для обитателя тогдашней Галлии фраза «как во времена короля Хильдеберта» означала ту благословенную эпоху, когда куры неслись трижды в день, а зерна было столько, что его не только на подати хватало, но иногда и на то, чтобы поесть досыта. Неужели кто-то решил сыграть на этом? И Пипин, который угадал мысли своего старого друга, утвердительно кивнул.