– Эх, дочка, золотое у тебя сердце, всех по себе и судишь. Только люди вокруг совсем не такие, а в основном без стыда и совести. За кусок хлеба горло перегрызут, а друг на друга плевать, – поучала баба Нюра, намекая на то, что мама гораздо больше переживает совсем по другому поводу.

Я и сама это с горечью признавала, но вида подавать не хотела. Что бы там ни было, они с Ванюшкой для меня самые близкие на свете люди, а родных принимают и любят такими, какие есть.

– Когда папа был жив, чувствуя в нем защиту и опору, мама была совсем другой.

– Вот и тебе такого надо, как мой Алешка, – снова сватала меня баба Нюра за своего внука, который на днях должен был вернуться из армии, где служил по контракту, и разговоров о нем с каждым часом становилось все больше. – С настоящим мужиком ничего не страшно, будешь как за каменной стеной!

Я лишь неловко улыбалась и отводила глаза. В такие моменты невольно вспоминалась Дюймовочка и полевая мышь, которая видела для нее хорошую партию в старом кроте. От подобной навязчивой заботы мне становилось неуютно. Ощущая это, женщина всякий раз старалась сменить тему, пока не перегнула палку. Но начинался новый день и без упоминаний об Алешке и его неоспоримых каменных достоинствах у нас не обходилось.

Как только кухню покинула соседка со своим вонючим варевом, в дверях показалась мама в халате из натурального шелка и в белых тапочках.

– Что это? – недовольно спросила она, приподняв край вафельного полотенца, которым я прикрыла свежую выпечку.

– Пирожки из пекарни с яблоками и капустой. Очень вкусные!

– Сандра, ты же знаешь, я такое не ем! Там содержится глютен! – мама раздраженно тряхнула головой, позабыв о тюрбане на голове из пушистого полотенца, и тот съехал набекрень.

– Мам, бросай свои модные заморочки. У тебя нет непереносимости глютена, а значит, ты вполне можешь позволить себе съесть пирожок. Только попробуй, хрустящая корочка и еще теплый, – нахваливала я, подхватив один из них и с аппетитом вонзив в него зубы.

От вида ароматной выпечки, в которой она всегда себе отказывала, у мамы потекли слюни.

– А больше на завтрак ничего нет? – поинтересовалась она, соблюдая какие-то непонятные условности в своей голове, с робкой надеждой, что я отвечу «нет».

– Если хочешь, могу сварить тебе гречку, там глютена нет, – ответила я с набитым ртом, запивая вкуснейший яблочный пирожок горячим чаем.

– Ладно уж, не возись, сиди отдыхай, – разрешила мама, и только ради меня потянулась к пирожку.

– Кстати, есть отличная новость. Я устроилась на работу в пекарню. Уже завтра могу выходить. Только Ванюшка теперь на тебе. У него подъем в семь утра, завтрак, прогулка и дальше по графику, – сообщила я радостное известие маман и та поперхнулась.

– Какая еще работа, Сандра? На кого ты меня бросаешь?!

– Мам, нам надо на что-то жить, покупать еду, одежду, подгузники Ванюшке. Деньги почти закончились, кто-то из нас двоих должен работать. В конце концов, чтобы позволить себе лучшее жилье. Мы, конечно, можем потянуть еще какое-то время, например, если продать что-то из твоих многочисленных вещей, которые теперь некуда носить.

Последний аргумент заставил ее призадуматься, но тут на поверхность полезли страхи, о которых я и не догадывалась.

– Но я совсем не умею ладить с маленькими детьми! Менять подгузники, делать смеси, – на красивом лице застыло такое выражение, словно ее отправляли чистить канализацию. – Было бы Ванюшке хотя бы лет пять… Но он даже говорить еще не умеет. Как я узнаю, что ему нужно, когда он орет, как резаный? Вас растили няни, а я даже не представляю с чего начать.